Из земли криво торчит шест со всё ещё болтающимся на нём ржавым почтовым ящиком, на боках которого можно различить чёрные косые кресты. Улица Тенистая, 42.
Теперь я понимаю, почему они выбрали для вечеринки именно эту виллу. Она довольно далеко от дороги и со всех сторон окружена таким густым частоколом деревьев, что на ум моментально приходят тёмные шелестящие леса по ту сторону границы. Иду по подъездной дорожке, и жуть берёт. Не выпускаю из глаз бледного, рассеянного света, исходящего от дома — постепенно он всё ярче и ярче, и наконец становится ясно, что он исходит из двух освещённых окон. Окна занавешены какой-то тканью, по всей вероятности призванной сохранить в тайне тот факт, что в доме кто-то есть. Надо сказать, попытка неудачная: я вижу, как внутри дома движутся тени. Музыка играет так тихо, что я начинаю различать какие-то приглушённые звуки, только вплотную подойдя к крыльцу. Они, как кажется, исходят от половиц. Должно быть, играют в подвале.
Я торопилась на пути сюда, но, прибыв на место, задерживаюсь у входной двери, положив на неё мокрую от пота ладонь. До сих пор я не задумывалась, каким образом мне удастся выполнить свою задачу — выдворить всех из дома. Если я стану посередине и начну вопить про рейд, воцарится паника, все разом устремятся на улицу, а тогда прости-прощай шансы вернуться домой. Кто-нибудь обязательно что-нибудь да услышит, нагрянут рейдеры и нас всех повяжут.
Стоп, поправка: их всех повяжут. Я не принадлежу к тем людям, что находятся сейчас за этой дверью. Я не из их числа.
Но тут я вспоминаю о Райли, о том, как его всего скрутило, после чего он затих навеки. Я и не из этих людей! Я не из тех, кто это сделал, и не из тех, кто стоял и смотрел. Ричардсоны даже пальцем не пошевелили, чтобы защитить свою собаку! Да о чём вообще речь — они даже не прикрыли её ничем, когда она лежала и умирала!
«Я никогда бы не поступила так. Никогда и ни за что! Даже после миллиона Процедур. Он же был жив, Райли! У него билось сердце, он дышал, он истекал кровью, а они бросили его подыхать, как какой-то мусор!»
Они. Я. Мы. Их. Слова пулями носятся у меня в голове. Я вытираю ладони о штаны и толкаю дверь.
Ханна говорила, что эта вечеринка будет поменьше предыдущей, но как по мне — так здесь куда больше народу. Или, может, так только кажется, потому что комнаты невелики и забиты под завязку. Повсюду висит удушливый табачный дым, отчего всё расплывается словно под водой. Жара несусветная, по меньшей мере градусов на десять больше, чем снаружи. Люди двигаются медленно. У многих короткие рукава поддёрнуты выше плеч, а джинсы закатаны до колен, и где бы ты ни увидел голую кожу — везде она блестит от пота. Мгновение я могу только стоять и пялиться на эту картину. В голове крутится мысль: «Вот бы сюда мой фотоаппарат!» Потому что если отвлечься от соприкасающихся рук, прижатых друг к другу тел и несчётного множества других ужасных и противозаконных вещей, то зрелище по-своему красиво.