Я вытягиваю телефонный шнур на всю длину и забиваюсь в кладовку, надеясь, что здесь мне никто не помешает.
Сначала пробую дозвониться по домашнему. Один, два, три, четыре, пять звонков. Потом включается автоответчик: «Вы звоните в резиденцию семьи Тэйт. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение. Оно не должно превышать двух минут...»
Быстренько кладу трубку. Набираю номер Ханниного мобильного. Пальцы трясутся так, что всё время попадаю не по тем кнопкам. И здесь автоответчик.
Слышу знакомое приветствие — оно такое же, как всегда: «Привет, жаль я не могу взять трубку. А может, и не жаль — зависит от того, кто звонит!» Слышно, что она еле сдерживается, чтобы не расхохотаться. От звука этого голоса — такого родного, такого привычного — у меня начинает сосать под ложечкой. Так бывает, когда внезапно вспоминаешь о месте, о котором давно не думал, но где тебе было когда-то хорошо. Помню день, когда она сделала эту запись. Мы тогда сидели после школы в её комнате, и она перебрала по крайней мере миллион различных приветствий, прежде чем остановилась на нынешнем. Мне стало скучно, и всякий раз, когда она хотела попробовать «ну ещё вот это, последнее-распоследнее!», я шлёпала её подушкой по спине.
— Ханна, перезвони мне, — как можно тише говорю я в трубку, на сто процентов уверенная, что тётя прислушивается. — Я сегодня работаю. Ты не могла бы заскочить ко мне в магазин?
Вешаю трубку с чувством неудовлетворённости и вины: пока я прошлой ночью сидела с Алексом в лесном сарае, подруга, возможно, ранена или попала в неприятности. Я обязана была вылезти из кожи вон, но найти её!
Поднимаясь по лестнице, чтобы собраться на работу, слышу резкий окрик из кухни:
— Лина!
— Да?
Тётя делает несколько шагов вперёд, и что-то в выражении её лица вселяет в меня тревогу.
— Ты что — хромаешь?
А я-то изо всех сил старалась ходить нормально! Отвожу глаза в сторону — так легче врать:
— Да нет вроде...
— Не лги мне! — В её голосе звучит лёд. — Думаешь, я не знаю, в чём тут дело? Прекрасно знаю!
На одну ужасную секунду я воображаю, что сейчас она заставит меня подвернуть пижамную штанину и сообщит, что ей всё известно о моей ночной вылазке. Но тут она говорит:
— Небось, опять бегала? Я же тебе запретила!
— Только один раз, — с облегчением выпаливаю я. — Кажется, я подвернула лодыжку.
Кэрол с осуждением качает головой.
— Как не стыдно, Лина. Не представляю, когда ты перестала слушаться меня. Уж кто-кто, но ты... — Она красноречиво замолкает. — Ну, да ладно. Всего пять недель, ведь так? И со всеми этими выходками будет покончено.