всё время смеялись. А когда чересчур распоясывались, она вдруг закрывала нам рты ладонями и застывала — прислушивалась. Я так думаю, она опасалась, как бы соседи не подняли тревогу, услышав наше веселье. Но нет, ничего, никто не мешал нам. Иногда она делала на обед блинчики с черникой — это было что-то! Она собирала чернику сама, в парке. И ещё она любила петь. У неё был такой красивый голос, сладкий, как мёд...
Мой голос прерывается, но я не могу остановиться. Слова сами рвутся наружу:
— Она и танцевать тоже любила, я тебе говорила. Когда я была маленькая, я становилась ногами на её ступни, она обнимала меня, и мы медленно кружились по комнате, а она отсчитывала такт — учила чувствовать ритм. Я была ужасно неуклюжая, но она всегда говорила, что я молодец.
От слёз доски пола расплываются перед моими глазами, но я продолжаю:
— Она не всегда была такая весёлая и хорошая. Иногда я просыпалась среди ночи, шла в туалет и слышала, как она плачет. Она старалась заглушить рыдания, всегда плакала в подушку, но я всё равно слышала и знала. Это было ужасно, когда она плакала. Ведь взрослые не плачут, понимаешь? А она так стонала, так выла... ну прямо как животное. А бывали дни, когда она вообще не поднималась с постели. Она называла их «чёрными днями».
Алекс придвигается ближе. Я дрожу с такой силой, что едва держусь на ногах. Чувствую, будто всё моё тело старается высвободить что-то, что скрывается у него внутри, выпустить наружу нечто, сидящее глубоко в моей груди.
— Я молилась Господу, чтобы он исцелил её от «чёрных дней». Чтобы он спас её — ради меня. Мне хотелось, чтобы мы все оставались вместе. Иногда даже казалось, будто молитвы действуют, потому что бóльшую часть времени всё шло хорошо. Нет, не просто хорошо — прекрасно. — Я с трудом заставляю себя вымолвить эти слова. Мне едва хватает сил еле слышно прошептать их. — Теперь ты понимаешь? Она всё это бросила. Оставила ради... ради этой штуки. Любви, или amor deliria nervosa — называй как хочешь. Она бросила меня ради неё.
— Мне так жаль, Лина, — слышу я шёпот Алекса позади. Чувствую, как он касается моей спины и медленно, кругами, поглаживает её. Я приникаю к нему.
Но ещё не всё высказано. Яростно вытираю слёзы, набираю побольше воздуха...
— Все думают, что она покончила с собой, потому что не могла выдержать ещё одной Процедуры. Её всё время пытались исцелить, ты помнишь — три раза. Это был бы четвёртый. После второй процедуры они решили не давать ей анестезии, думали, что наркоз сводит результаты лечения на нет. Они влезли ей в мозг, резали её по живому, и она всё это чувствовала, Алекс!