в этом самый глубокий секрет, никому не известный
( в этом корень от корня и цвет от цветка
и небо неба дерева называемого жизнь, что растёт
выше, чем душа может надеяться и ум может постичь)
и это чудо, что держит звёзды на их орбитах
я ношу твоё сердце (я ношу его в сердце своём)
— Из запрещённого стихотворения э. э. каммингса «я ношу твоё сердце с собой (я ношу», входящего в Перечень Опасных Слов и Идей, www.ccdwi.gov.org
Я просыпаюсь оттого, что кто-то повторяет моё имя. Продравшись сквозь сон в реальность, вижу сияние светлых волос — они словно нимб, и на одну секунду воображаю, что, наверно, умерла. Должно быть, учёные ошибаются, и небо существует не только для Исцелённых.
Но тут из тумана вырисовывается лицо Ханны — она сидит, склонившись надо мной.
— Лина, ты не спишь? — спрашивает она. — Ты меня слышишь?
Я испускаю стон. Она чуть отстраняется и с облегчением выдыхает.
— Слава Богу! — говорит она, вернее, шепчет. Лицо у неё перепуганное. — Ты лежала так тихо, что на мгновение я подумала, что ты... что они... Как ты себя чувствуешь?
— Дерьмово, — хрипло рявкаю я, и Ханна съёживается и оглядывается через плечо. Замечаю: дверь слегка приоткрыта, и за нею движется чья-то тень. Визит Ханны без присмотра не оставлен — само собой, нас подслушивают. А может быть, наблюдение ведётся и без Ханны — кто-то торчит на часах сутки напролёт. Скорее всего, и то, и другое.
По крайней мере, голова болит чуть-чуть меньше. Зато теперь резкая боль в обоих плечах. Я всё ещё как в тумане, пытаюсь переменить позу — и вспоминаю Кэрол и Рейчел, нейлоновый шнур... Так и есть: обе руки вытянуты над головой и накрепко прикручены к спинке кровати. Теперь я в кандалах, как самый что ни на есть настоящий узник. Снова меня накрывает волна злобы, а вслед за ней приходит паника: тётка сказала, что моя Процедура — в воскресенье утром.
Поворачиваю голову набок. Солнечные лучи пробиваются сквозь закрывающие всё окно тонкие пластиковые жалюзи, и в них танцуют пылинки.
— Который час? — Я пытаюсь сесть и взвизгиваю, когда тонкие нейлоновые шнуры впиваются мне в запястья. — Какой сегодня день?
— Ш-ш-ш. — Ханна прижимает меня обратно к подушке и держит, а я корчусь под её руками, пытаясь высвободиться. — Суббота. Три часа.
— Ты не понимаешь! — Каждое слово будто граблями раздирает мне горло. — Они поволокут меня завтра в лаборатории! Они перенесли мою Процедуру...
— Я знаю, я слышала. — Ханна смотрит на меня так пристально, будто старается передать что-то помимо слов, что-то важное. — Я пришла сразу же, как только узнала.