На дверях дома Ханны — цифровая панель. Подруга доверила мне код, ещё когда мы были в восьмом классе, и сказала, что «перекусит меня напополам», если я кому-нибудь когда-нибудь где-нибудь и почему-нибудь его назову. Нажимаю четыре цифры и проскальзываю в двери. Я никогда не утруждаю себя стуком: родителей Ханны, скорее всего, нет дома, а она сама никогда не открывает дверь. Я, кажется, единственная, кто приходит к ней в гости. И это очень странно. Ханна все годы была одной из самых популярных девчонок в школе, на неё многие равняются, и она ко всем очень по-дружески относится, однако ни с кем она так не близка, как со мной.
Мы подружились, когда нас посадили за одну парту во втором классе, на уроках миссис Яблонски. Иногда мне приходит в голову: не жалеет ли Ханна об этом? Её фамилия — Тэйт, мы просто шли одна за другой по алфавиту (я тогда во всех списках значилась под фамилией тёти, Тидл). Может, ей хотелось бы сидеть с кем-то другим? Например, с Ребеккой Трелони, или Кати Скарп, или даже с Мелиссой Портофино. По временам мне кажется, что она заслуживает куда более замечательной подруги, чем я. Как-то Ханна сказала, что я ей нравлюсь за то, что не строю из себя невесть кого, за то, что умею испытывать по-настоящему глубокие чувства. Вот в этом-то и проблема — в некоторых отношениях я действительно чересчур чувствительна.
— Алло? Есть кто-нибудь? — окликаю я, оказавшись в холле. Здесь, как всегда, темно и так прохладно, что я сразу покрываюсь гусиной кожей. Я много раз бывала у Ханны, но меня по-прежнему поражает мощь кондиционера, скрытно гудящего где-то в стенах. Пару секунд стою недвижно и наслаждаюсь запахами чистоты: мебельной политуры, средства для чистки стёкол и свежесрезанных цветов. Сверху, из комнаты Ханны, доносится громкая, ритмичная музыка. Пытаюсь сообразить, что это за песня, но не могу разобрать ни слов, ни мелодии — она перекрывается такими гулкими басами, что пол дрожит.
Взобравшись по ступенькам, я не сразу вхожу в комнату Ханны. Дверь закрыта, но музыка, которую я никак не могу узнать, орёт так, что всё вокруг трясётся. Напоминаю себе, что дом Тэйтов со всех четырёх сторон защищён деревьями и палисадником, к тому же вряд ли кто отважится настучать на неё регуляторам. Эта музыка не похожа ни на какую другую — пронзительная, кричащая, неистовая. Невозможно даже разобрать, кто поёт — мужчина или женщина. По моему позвоночнику как будто пробегают чьи-то лёгкие пальцы, и словно бьёт слабым током. Это ощущение мне знакомо с самого детства, когда я, бывало, забиралась на кухню в надежде стянуть из кладовки лишнее печеньице. Как раз за мгновение до того, как раздавались поскрипывание и постанывание половиц под мамиными ногами, у меня и возникало это ощущение тока между лопатками. Я поспешно отворачивалась, пряча и руки, и мордашку — они были все в крошках и выдавали меня с головой.