Я встряхиваюсь и толкаю дверь в спальню Ханны. Моя подруга сидит за компьютером, упершись ногами в край стола, кивает головой в такт музыке и отбивает ритм ладонями по коленям. Заметив меня, она ударяет пальцем по клавише, и музыка мгновенно обрывается. Странное дело — упавшая тишина кажется такой же громкой.
Ханна перебрасывает волосы через плечо и отъезжает от стола. По её лицу проносится какая-то тень — я не успеваю понять, что значит это мимолётное выражение.
— Привет! — щебечет она — немного слишком весело. — Я не слышала, как ты вошла.
— Да ты не услышала бы, даже выбей я дверь! — говорю я и падаю на её кровать — огромную, с тремя перинами. Словно лежишь на облаке. — Что это было?
— Что? — Она поднимает ноги, прижимает колени к груди и описывает полный круг на вертящемся стуле. Я приподнимаюсь на локтях и пронзаю её взглядом. Обычно, если Ханна начинает вести себя таким вот дурацким образом — значит, что-то нечисто.
— Музыка, — говорю я, но она по-прежнему смотрит на меня ничего не выражающими глазами. — Тут такой ор стоял, когда я вошла — чуть барабанные перепонки не полопались.
— Ах это... — Ханна смахивает с лица прядку — ага, ещё один признак! Когда, например, она блефует в покере, то вечно теребит свои волосы. — Да так... Одна новая группа. Нашла в Сети.
— На БРМФ? — допытываюсь я. Ханна обожает музыку, и в последние годы перед старшей школой часами сёрфила по БРМФ — Библиотеке Разрешённой Музыки и Фильмов.
Ханна смотрит в сторону.
— Н-не совсем...
— Что значит «не совсем»?
Интранет, как и всё остальное в Соединённых Штатах, контролируется и мониторится ради нашего блага. Все вебсайты, всё их содержимое пишется специальными правительственными агентствами, включая Перечень Дозволенных Развлечений, который пересматривается раз в два года. Электронные книги идут в БРК — Библиотеку Разрешённых Книг, а фильмы и музыка — в БРМФ, и за маленькую плату можно скачать их на свой компьютер. Если он у тебя есть. У меня нет.
Ханна вздыхает, по-прежнему не глядя мне в лицо. Наконец, она вскидывает на меня глаза:
— Ты обещаешь, что никому не скажешь?
Вот теперь я съезжаю на краешек кровати и сажусь, выпрямив спину. Ой, что-то мне этот взгляд не нравится! Не доверяю я ему.
— Ханна, в чём дело?
— Ты никому не скажешь? — настаивает она.
В голове всплывает воспоминание: мы стоим в ярком солнечном свете на пороге лаборатории в День Аттестации, и Ханна шепчет мне на ухо странные слова о счастье и несчастье. Внезапно я пугаюсь. Не знаю, чего боюсь больше — её или за неё. Но киваю: