Прыщавая фыркнула.
Чтобы у тебя сопля вылетела, злорадно пожелала ей Сэцуке.
- Вас что-то не устраивает, леди Сарасин?
- На самолете летать гораздо быстрее, - повела плечиками прыщавая.
- На самолете? - переспросил Авель, словно не веря собственным ушам. - На самолете? Леди Сарасин, вынужден высказать вам свое крайнее неудовольствие. На первый раз вам прощается, но на второй я буду вынужден предупредить повара о лишении вас дополнительной порции пудинга.
- За что? - хлопает глазками прыщавая. Флирт ей нравится.
- Леди и джентльмены, имею настоятельную необходимость вас всех предупредить. Конечно, вы не слишком осведомлены о наших воздушных традициях, но прошу вас запомнить - на борту любого воздушного судна категорически запрещается произносить два слова. Первое слово вы уже слышали из уст леди Сарасин, но ей мы на первый раз прощаем ее ошибку. Второе слово буду вынужден назвать я сам, что меня не радует, но того требуют сложившиеся обстоятельства, - Авель держит пауза.
- И что же это за слово? - не выдерживает Сиро.
- Огонь, - трагически шепчет Авель.
- О... - Авель отнимает свою руку у прыщавой и закрывает ладонью рот Сиро.
- Повторять не следует. Достаточно и одного раза.
- Но почему? - удивляется Сиро. - Почему о... ЭТО слово?
- Я объясню, но позже, - Авель возвращает свою руку жаждущей прыщавой. - А для начала я объясню - в чем состоят преимущества воздушных судов, и почему их нельзя сравнивать с теми консервными банками, которые мнят из себя птиц.
12
Платье небрежно брошено на столик. Кончик пояска попал в стакан и слегка подмок. Господин канцлер смотрел в окно. Наконец-то снизошел покой. Ладони лежали на коленях и, казалось, еще ощущала тепло чужого тела. Что-то особенное, покалывающее, бархатистое. Слаб человек, вяло признался самому себе господин канцлер. Слаб и невоздержан.
Он протянул руку и погладил девочку по спине.
- Агатами... Агатами...
- Оставь меня! - внезапный крик.
- Хочешь выпить?
- Мне еще только четырнадцать, извращенец! - действие наркотика закончилось, и податливая, нежная кукла превращается в разъяренную кошку.
- Я не извращенец, - почти что наставительно, по-отечески возразил господин канцлер. - Я твой спаситель.
- Я хочу одеться, - прошептала Агатами. - Я... я... ненавижу себя! - еще крик. Крик подростка, который корчит из себя взрослого, независимого, гордого, а затем попадает под то безжалостное колесо, которое и есть взрослая жизнь.
- Мы обо всем договорились, Агатами, - пальцы господина канцлера нежно запутываются в фиолетовых волосах, потом он сильно дергает вниз. Девчонка падает на спину, сжимается, корчится... Как взрослая. Откуда у них уже сейчас подобные повадки? Словно в ее теле что-то есть такого, что господин канцлер еще не видал на своем долгом веку.