— «Нет той силы, которая способна победить восставший народ…» — читаю я громко.
— Правильно! Этот пусть висит, — перебивает меня кашевар.
Декреты «О земле» и «О мире» мы наклеиваем рядом и направляемся дальше. У нас оставалась нерасклеенной совсем небольшая пачка декретов, когда мы неожиданно увидели Митрия. Он брёл навстречу нам, опустив руки, винтовка болталась у него за спиной, как палка.
— Кременцов! — неуверенно позвал кашевар.
Уже становилось темно, и Серафимов, наверное, думал, что обознался. Но он не обознался. Это действительно был Митрий Кременцов.
— Табак есть? — глухо спросил он.
Серафимов достал кисет. Закурив, Митрий прислонился к забору и с ожесточением сплюнул.
— Понимаешь, какое дело. У Филаретова ни одной лошади не осталось.
— На что тебе лошади? — спросил кашевар.
— Орудия надо на фронт вывозить. Керенский опять сюда прётся с казаками, слышал небось? — Он помолчал с минуту, затем продолжал без прежнего ожесточения, тихо и как бы виновато: — Мне на этих, филаретовских лошадей мандат[10] выдан… Я, понимаешь, сам вызвался ломовиков реквизировать.[11] Сорок пушек на Путиловском заводе стоят, а на фронт их вывезти не на чем. Вот я и предложил у Филаретова лошадей забрать. Понял? А теперь что же получается?..
— Да куда же он их дел?
— Вот в том-то и дело. Как сквозь землю провалились, ни одной нет.
В тишине улицы возник отдалённый топот тяжёлых копыт по булыжнику. Митрий насторожился, внимательно прислушиваясь.
Прошла минута-другая, и из-за угла показалась подвода.
Это был невысокий голубой фургон с большой надписью полукругом: «Устрицы».
Не говоря больше ни слова, Митрий вышел на мостовую и схватил лошадь под уздцы. Возчик соскочил на землю, моргая миленькими, круглыми, как у птицы, глазами.
— Не узнаёшь? — спросил Митрий. — Вместе работали.
— Как не узнать? — отозвался возчик. — А ты что же с винтовкой? Патруль, что ли, какой?
— Патруль не патруль, а ты скажи, куда хозяин сбежал? Где лошади все?
— Спохватился! Филаретов всех лошадей под расписки отдал.
— Под какие расписки?
— Да уж он нашёл под какие. Нашим же возчикам. Вроде бы это и не его лошадь, а хотя бы, к примеру, моя. Ну, а как минет вся эта кутерьма, то обратно лошадь ему, хозяину, согласно расписке.
— Чтобы не реквизировали? Понятно! — Митрий зло выругался. — И тебе лошадь под расписку дали?
— Нет, мою комитет взял. «Спасения» вроде называется.
— Устриц возить?
— А мне чего положат, то и везу… Постой, постой! — закричал он, заметив, что Серафимов распахнул дверцу фургона и вытащил оттуда новую солдатскую шинель. — Не ваше добро, ну и оставь.