Он продолжает говорить, и солдаты в ответ поднимают над головой стиснутые в руках винтовки.
Широкоскулый молодой парень в солдатской шинели забрался на кирпичную ограду.
— Правильно! — кричит он, махая шапкой.
Бабушка подходит к нему и тянет за полу:
— Митрий! Ты, что ли, это?
Здоровое, сияющее лицо солдата сначала выражает досаду: кто это мешает ему? Но в следующее мгновение он виновато спрыгивает на землю:
— Бабушка Василиса! Да как вы сюда попали?
Бабушка только хмурится:
— Не молод ли ты ещё — за ружьё-то схватился?
— Все схватились, не один я. Без этого теперь не обойдёшься!
— Времени терять нельзя! — гремит на весь двор голос человека в кожаной тужурке. — Или сегодня мы их, или завтра они нас. Обуховский завод, Трубный, Патронный, Путиловский, солдаты Волынского полка, Гренадёрского, Семёновского, матросы из Кронштадта, Гельсингфорса заняли в городе боевые позиции! Пора! Пусть штык решит судьбу революции!
Все, гремя сапогами, бросились к выходу.
Митрий нетерпеливо переминается с ноги на ногу:
— Наша сотня строится. Сейчас на плацу перекличка начнётся. Не вовремя вы приехали, бабушка Василиса.
— Да была бы я одна, другое дело. Видишь, ребятишки при мне, — говорит бабушка.
Тут только Митрий замечает нас с Настенькой.
— Чьи это, бабушка Василиса?
— Елены Владиславовны, учительницы, помнишь её? В покров схоронили…
Бабушка неожиданно отворачивается и глядит в тот угол двора, где никого нет.
Митрий озадаченно трёт себе шею.
— Эх, — говорит он, — наша красногвардейская сотня уходит. Пора мне: дело военное.
Молчаливый пожилой солдат в мятой шинели и сильно стоптанных сапогах стоит в стороне от других.
— Серафимов, — окликает его бабушкин внук, — проводи, браток, моих к хозяйке, где мы с тобой квартировали. Я ворочусь, видно будет, что делать.
— Шагом марш!.. — нараспев командует пожилой рабочий в зимней ушанке.
— Ладно, — соглашается солдат, — отведу, не беспокойся.
Красногвардейцы, сохраняя строй, уже выходят в распахнутые ворота.
Митрий на бегу занимает своё место в шеренге и машет нам на прощание рукой.
Ещё минута-другая, и плац перед казармами пустеет.
Вслед за солдатом Серафимовым мы тоже идём к воротам.
Но где же красногвардейцы? Только сейчас они шагали впереди по улице, а теперь все куда-то исчезли.
Часовой делает нам знаки и хитровато подмигивает:
— Давайте сюда, в сторонку!
— Что случилось? — удивляется Серафимов.
— Юнкера[2] пушки поволокли из Павловского училища. Сейчас мимо пойдут. Подальше давай ребят-то, не высовывайтесь… Вон Малинин идёт, командир. Ещё подайся за ворота. Слышишь, что ли?