«Я солгала Мартину. Я сказала, что мне звонили из городской библиотеки и сказали, что им нужен сотрудник на полставки. Мартину не понравилось бы мое признание, что я сама искала работу. И я не сказала ему об этом сразу. Я сначала приготовила ему на ужин то, что он любит. Потом мы занимались любовью так, как ему нравится. И только после я упомянула об этом. У меня есть работа! Может быть, я перестану чувствовать себя воровкой и проституткой».
Он бил ее. Пил целыми бутылками, а потом набрасывался на нее. А она все записывала. «Я стараюсь быть объективной. Он не меня ненавидит. Это что-то во мне, что отличает меня от него». Иногда последствия побоев не проходили неделями. «Кажется, Мартину стало стыдно, когда он увидел, с каким трудом я хожу».
Маленькая черная книжечка, в которой были спрессованы пять лет жизни изо дня в день, записанные ее мелким, четким почерком, попытки понять, что происходит. «Мне никогда не казалось, что я чем-то отличаюсь от Джо. Но я с самого начала знала, что мальчики не такие, как девочки. Нет. Дело даже не в этом. Они просто не хотели быть такими, как девочки. А я хотела быть похожей на Джо».
И она боялась по-настоящему. Он не признавался себе, но в этой книжечке был весь он, отраженный как в разбитом зеркале. Он снова расколол его недавно ночью и плакал, чувствуя себя одиноким в пустом доме.
«Не знаю, не моя ли в том вина, — писала она. — Но я не вижу другой причины, кроме той, может быть, что я слабее его и не могу оказать ему сопротивления, когда он бьет меня. А что бы он стал делать, если бы у нас был ребенок?»
Потом она в первый раз попыталась убежать от него и отправилась к своей матери в Небраску, хромая, потому что он сломал ей палец на ноге. В первый же уик-энд он помчался за ней, привез ее в дом на Сэнд Хук и там спустил ее с лестницы.
«С самого начала мне нужно было действовать по-мужски, — писала она. Почерк был неразборчивым, потому что рука у нее была в гипсе — Как только начинаешь вести себя по-женски, они именно так начинают воспринимать тебя и считать себя вправе ударить тебя, потому что ты не такая, как они. Если ты готова спать с ними, то ты подстилка, а если нет, то сука. Для мужчин других понятий не существует».
Она писала, как он ударил ее и она слетела вниз по лестнице в их доме на пляже. В результате — разрыв селезенки и перелом запястья, которое так и не срослось правильно, а искривление на десять градусов так и осталось. Она обратилась в приют для женщин, подвергающихся жестокому обращению, но было жалко терять работу в библиотеке, и она вернулась домой. Ни от полиции, ни от суда помощи ожидать не приходилось, они и без того были завалены работой. Вот она и вернулась снова к нему. Он заставил себя разбирать каракули этих дней. Ведь это он сломал ей руку. «Мартина ли я должна ненавидеть или что-то, что заставляет его поступать так, делая мне больно?»