Я предпочел бы не описывать отдельные детали тюремной жизни в Шпандау, пока другие заключенные еще остаются там. Но я хочу сказать, что я не питаю неприязни к британским, французским, американским или русским солдатам, которые охраняли нас; они лишь выполняли приказы. А ни западные демократии, ни Советский Союз не позволят солдату не выполнять воинские приказы. Офицеры-медики, служившие в тюрьме, выполняли свои медицинские обязанности вполне корректно и без личной неприязни к нам. Французские капелланы в тюрьме заслужили нашу особую признательность за гуманность, с которой они выполняли свои функции в пределах того узкого коридора, который был им оставлен. Но, поскольку нам не было позволено общаться с ними, было невозможно получить у них духовное утешение и совет.
Международный военный трибунал в Нюрнберге был единственным в своем роде учреждением во всей истории юриспруденции. В отличие от любого другого суда любой западной страны он не имел над собой вышестоящего надзорного органа или апелляционного суда. Даже Контрольный совет по Германии не обладал над ним верховной властью. Он мог осуществить смягчение приговора, но не сделать его более суровым. Именно по этой причине было отклонено мое ходатайство о замене пожизненного заключения на расстрел. Но даже в этом отношении Контрольный совет вскоре прекратил «контролировать», для других же практических надобностей он просто перестал существовать. Тюрьма Шпандау и ее администрация, созданная в военной форме для исполнения приговора суда, остались единственной деятельностью четырех держав-победительниц, которая продолжала существовать. Она представляла своего рода уникальный контраст тому расколу, который произошел во всех других отношениях между Востоком и Западом. Но поскольку так и не существовало никакого вышестоящего органа, к которому можно было бы апеллировать – хотя таковой должен был быть создан в соответствии с решениями Нюрнбергского трибунала, – условия содержания в тюрьме часто становились более тяжелыми.
Тюремные стены и тишина в наших камерах-одиночках, окружавшие нас в Шпандау, давали заключенным возможность и стимул для раздумий. В эти долгие, медленно тянувшиеся годы я часто с признательностью думал о своих родителях и учителях, которые внушили мне твердую христианскую веру, так поддерживавшую меня в жизни. Эта вера теперь хранила меня от отчаяния, поскольку я был убежден в своей невиновности перед человечеством.
В своих мыслях я постоянно возвращался к моей жене и моему сыну, о которых очень беспокоился. Я благодарил Бога, что мой Ганс достойно определился в жизни, хотя моя судьба тяжким бременем легла и на его плечи. Его поддерживали наши верные друзья. Поскольку какая-либо деятельность в сфере агрономии была невозможна в обстоятельствах, в которых он оказался, он был вынужден отказаться от избранной им профессии фермера, в которой уже много преуспел, работая после окончания агрономического факультета в больших поместьях в Силезии и Шлезвиг-Гольштейне. Но благодаря помощи нашего старинного друга доктора Рёпке он смог получить перспективную должность на металлургическом заводе в Липпштадте, что в Вестфалии, и вновь обрел уверенность в будущем. Я испытал громадное утешение, когда узнал, что он смог воссоединиться с моей женой. Однако его ранняя смерть оборвала все надежды.