…Сильно пахло эфиром в смеси с медицинским спиртом и чем-то еще — пугающие запахи больницы, запахи беспощадной стерильности стеклянно-металлических предметов (шприцы? бормашины?). Они умеют причинять боль, лишь только окажешься в их власти. Маленький Ким открыл глаза в отделении больницы КГБ (то ли она оказалась поблизости, то ли там работал кто-то знакомый — это все уже давно забылось). Склонившиеся над ним люди были в белом, и их шапочки почему-то показались огромными, невероятно высокими колпаками, как у звездочетов в книжке с картинками. Еще почему-то все они выглядели нереально, как будто снились. Чуть выше линии лба мальчику наложили множество швов. Этот шрам, скрываемый волосами (первая седина появится только в тридцать пять лет), остался до сих пор. Среди множества лиц он сразу увидел маму, но удивительно (разве мама— врач?), она тоже была в белом. Мальчик попросил пирожные — обычно в это время после пляжа они заходили полакомиться пирожными «картошка» с молочным коктейлем. Потом все лица растаяли, а мамино осталось. Улыбаясь этому лицу и любя его, он и уснул, и все тревоги рассеялись.
А тревоги были. Что-то очень странное случилось с ним, прежде чем запахло больницей. Он снова открыл глаза— что-то, оставшееся по ту сторону запаха эфира, еще было здесь, потом оно медленно растворилось в знакомых и понятных очертаниях окружающего. Ему принесли пирожные. Кто-то другой, не мама. Пирожные, которые он очень не любил. Это были большие крошащиеся белые безе.
Позже, когда все прошло и страшное слово «кома» уже давно осталось позади, тревоги появились у родителей.
Сначала дом наполнился рисунками. Мама, мать — Анна-Благодать, как шутя называл ее отец, или Королева Фей (версия Кима), несколько месяцев пыталась делать вид, что ничего особенного не происходит. Потом она не выдержала. В их маленьком счастливом королевстве начали происходить весьма тревожные вещи, и не замечать их дальше она уже не могла. Все чаще на глаза попадался один и тот же рисунок: какая-то странная СПИРАЛЬНАЯ БАШНЯ на весь лист. Было видно, что малыш очень сильно давил на карандаш. Иногда башня была меньше, и тогда по краям пририсовывались какие-нибудь человечки, деревья, домики… Милые детские каракули, очень симпатично. Одна и та же башня в разных модификациях и по нескольку раз в день, в течение всей последующей за травмой осени, и вот уже начало зимы. Можно считать это просто милым?! И тут она вспомнила еще кое-что (интересно, были уже тогда рисунки?).
Стояла чудная, прямо-таки болдинская осень, и все маленькое счастливое королевство, собственно, всего три его обитателя, решило отправиться в Царицынский парк. Столько солнца над Москвой бывало только в детстве — у каждого в своем, а сейчас все они были напоены детством маленького Кима. Словно зажженные осенним огнем, полыхали на ветру факелы-клены, и зелеными ракетами устремлялись в синеву старые ели и раскидистые сосны. Царственные аллеи, пушкинские сны, императорская державная Россия…