Ее глаза светились хорошо знакомым Фадееву фанатическим любопытством.
— Да. А что?
— А вы могли бы мне билет достать на его концерт шестнадцатого? Через неделю? — Ее глаза теперь уже полыхали безумным идолопоклонническим огнем.
«О, боже ты мой! Вот же дура! Идиотка-фанатичка! И эта туда же!» — не сказал, а прокричал Митя. Правда, голоса его никто не услышал. Ведь кричал не он сам, а его внутреннее «я». А вслух, тяжко вздохнув, он ответил иное:
— Мог бы.
Он опустился на неудобный скрипучий стул и уставился в какой-то глупый плакат с призывом бороться с коррупцией. Секретарша, неправильно поняв сослагательное наклонение в ответе Мити, продолжила атаку:
— Тогда два!
Секретарша ждала ответа. Ей во что бы то ни стало нужно было попасть на концерт обожаемого Клима Чука и притащить с собой подружку Катьку, которая гордилась тем, что когда-то этот милый смазливый мальчик-певец расписался фломастером ей прямо на сиськах. Но ответа она так и не получила, впрочем, так же как и билетов, поскольку именно в этот миг дверь кабинета с табличкой «Ст. следователь по ОВД СК ГП РФ Г. Д. Агушин» с силой распахнулась, и на пороге возник Иван Бессараб собственной персоной. На лбу его красовалась красная шишка, а ухо было заклеено пластырем. Видимо, Митя со страху чуть его не оторвал, когда разил громилу, не глядя, бейсбольной битой. Бессараб открыл рот и выпучил глаза, и Митя сделал прямо противоположное: стиснул зубы и зажмурил глаза.
— А-а! Фадеев? — окликнули застывшего Митю из глубины кабинета.
Фадеев открыл глаза и, не глядя на свирепо вращающего глазищами Бессараба, не отвечая открывшей рот секретарше, пролетел в кабинет. И только здесь он остановился и, глядя на Агушина как на Спасителя, отрапортовал:
— Я! Прибыл, тов… гражданин следователь.
— Ух ты! Гражданин? Ну, садись, то есть присаживайся, Фадеев.
— Есть. Спасибо. — Митя плюхнулся на стул одновременно со стуком спасительной двери, оставившей снаружи и бандюгу Ивана, и разочарованную секретаршу.
— Откуда такой опыт? — поинтересовался Агушин, пристально разглядывая попавшего в длинный список подозреваемых — и из-за денежных вопросов, и в связи с наличием пресловутой буквы «ф» в фамилии — директора.
— Какой опыт? — не понял вопроса Митя, обрадованный встречей с Агушиным гораздо больше, чем с Бессарабом. Для него этот сухопарый, с оспинами на ввалившихся щеках следователь сейчас был роднее всех на свете. Ведь он, возможно, спас ему жизнь. Ну, уж здоровье, по меньшей мере, точно!
В ответ на глупую Митину улыбку улыбнулся и Агушин: