Горожане почтительно ему кланялись.
— Добрый вечер, мистер Труит.
Они не могли удержаться и добавляли:
— Поезд немного запаздывает, мистер Труит?
Ему хотелось их ударить, крикнуть, чтобы оставили его в покое. Потому что они, конечно же, знали. Были телеграммы, банковские переводы, билет.
Они знали всю историю его жизни, начиная с младенчества. Многие, большинство, работали на него — на чугунолитейной фабрике, на заготовке и транспортировке леса, в шахте. Кто-то торговал, кто-то подсчитывал доходы от продаж или ренты. Он им недоплачивал, а сам ежечасно становился богаче. Те, кто на него не работал, вообще ничего не делали, если не считать малопроизводительного жалкого труда, поддерживавшего безмозглых и ленивых людей в суровом климате.
Ему было известно, что некоторые из них действительно ленились. Были и те, кто жестоко относился к женам и детям, были жены, изменявшие своим тупым надежным мужьям. Суровые зимы тянулись здесь долго, никто не был уверен, что дождется весны.
Существование некоторых превратилось в кошмар. В ужасные морозы люди медленно умирали от голода. Они отделялись от общества и селились одни, в лесу, в полуразвалившихся хибарах. Их находили голыми,' пускающими слюни, и отправляли в Мендоту, в сумасшедший дом. Там их заворачивали в ледяные простыни и били электрическим током, пока они не приходили в себя и не успокаивались. Такое случалось.
Тем не менее каждый день все больше людей трудилось, все меньше сбегало в лес. Те же, кто оставался — нормальные или сумасшедшие, — рано или поздно нанимались к Ральфу Труиту. Ему тоже было несладко, его мучило ужасное одиночество.
— Снег будет сильный, — говорили ему.
— Уже темно, — говорили ему.
И в самом деле, четыре часа, и уже темно.
— Добрый вечер, мистер Труит. Судя по всему, будет нешуточная метель. Так и в прогнозе написано.
Их мысли были примитивны, эти люди озвучивали их, чтобы убить время и, осмелев, попытаться установить с ним человеческий контакт. Каждое обращение к нему заранее обдумывалось. Они складывали в уме слова так и этак, прежде чем произнести их вслух, а его ответ запоминали и передавали знакомым, когда он уходил.
Возможно, они скажут своим женам: «Видел сегодня мистера Труита». Вряд ли кто осмеливался называть его иначе. «Он был любезен, спрашивал о тебе и о детях. Помнит все их имена».
На слова мужей жены заявят, что Труит скупердяй, мерзавец и наглый сукин сын.
«Ну, ты же знаешь, — станут урезонивать мужья, — у него были неприятности».
Конечно, они знали. Им все было известно.
Они ненавидели его, они нуждались в нем, они же его извиняли.