, вот я и подумал… Это ведь неправильное грядущее!
У него словно напрочь отшибло способность к членораздельной речи, и он молча стоял навытяжку, понимая, что главное уже сказал.
Скрип кресла — это фон Шварц поднялся на ноги, вытянулся, с решительным видом, с надеждой на лице.
— Господин генерал! — отчеканил он. — По-моему, это надо испробовать… У меня крутилось в голове нечто похожее, но я не рискнул, быть может, не я один… Прав Аркадий Петрович: в нас это въелось… Но это ведь и в самом деле неправильное грядущее…
И вновь по рядам пронесся одобрительный ропот.
— Черт знает что… — громко сказал профессор.
— Простите великодушно, но это не более чем эмоции, — отрезал фон Шварц.
Скрипели кресла — офицеры один за другим поднимались с самым решительным видом, они не произносили ни слова, но их молчание и лица были красноречивее любых слов. Господи, как Савельев их всех сейчас любил за всеобщую молчаливую поддержку…
Остались сидеть только профессор Челышев, метавший по сторонам зло-саркастические взгляды, да жандармский полковник — вид у него был несколько ошеломленный.
— Идея, как я вижу, завоевала умы… — сказал генерал непонятными интонациями. — Павел Викенгьевич, вы можете возразить что-то по существу? Мы ведь и в самом деле привыкли соблюдать запреты применительно к нашей линии времени… А если речь идет о неправильной? По-моему, это многое меняет… Я вижу, вам нечего сказать… Сядьте, господа, что вы, в самом деле… Ну что же, господа. Я не рискну своей властью отдать такой приказ. Но немедленно представлю дело Особому комитету. Благо прямой провод имеется…
Савельев выпрыгнул, едва дверца распахнулась, удержав равновесие и выпрямившись, оглянулся через плечо — штурвальчик завертелся, «карету» окутывала знакомая сиреневая мгла. Все вроде бы складывалось отлично. Не глядя назад, он решительно зашагал редколесьем в известном направлении и вскоре оказался на дороге. День выдался теплый и солнечный — это вам не петербургская унылая погода с ее свинцово-серыми небесами и чуточку печальными сумерками… Вдали, на горизонте, виднелся кирпичный забор батальона. В ту сторону он и направился, невольно ускоряя шаг, волнуясь так, как не волновался ни разу во время четырех предыдущих путешествий по времени. Теоретически рассуждая, он мог встретиться в расположении с самим собой — если, тьфу-тьфу-тьфу, он благополучно дожил до этого времени, то наверняка продолжает нести службу.
Возраст вполне позволяет, а добровольно он ни за что не ушел бы из батальона….
Здешняя офицерская форма, в которую его обрядили (позаимствованная, понятное дело, здесь же, в грядущем, ибо исчезновение пары-другой мундиров, даже язвительный Челышев соглашался, ущерба ходу истории не принесет), чуточку отличалась от той, к которой он привык, но не особенно. Ни сабли, ни тем более пистолета при нем не было: там ведь не противник, а те же самые мы, только на четверть века постаревшие… впрочем, ветеранов наверняка маловато, здесь в большинстве своем, и гадать не надо, совершенно незнакомые люди…