— Ты ошибаешься, — сказал переводчик. — Человек — это центр всего. Я забочусь о нем.
— Но ты не можешь действительно любить его. — У тебя нет ни малейшего представления о любви, полном союзе двух человек. Ты — Компаньон, он — человек, вы две различные субстанции, и вы никогда не соединитесь. Ты никогда не узнаешь любви. Ты можешь держать его вечно, но вы всегда будете разделены друг с другом.
Последовала длинная пауза. Затем Компаньон сказал:
— Если бы я была человеком, была бы любовь?
Затем существо исчезло из виду. Кирк вернулся обратно в дом, едва не налетев на Мак-Коя, который стоял позади него.
— Чего ты надеялся этим добиться? — спросил хирург.
— Убедить ее в бесполезности этого. Чувство любви довольно часто выражает себя в самопожертвовании. Если то, что она чувствует — любовь, возможно, она отпустит его.
— Но она… оно не человек, капитан, — сказал Спок. Вы не можете ожидать, что оно будет вести себя, как человек.
— Я могу попытаться.
— Это не поможет, — настаивал Кочрейн. — Я знаю.
С кровати раздался голос:
— Зефрам Кочрейн, — это был голос Нэнси, чистый, сильный, но какой-то странный. Они все обернулись.
Там стояла Нэнси Хедфорд, но совершенно изменившаяся — сияющая, мягкая, смотрящая на Кочрейна. На щеках ее играл розовый румянец. Мак-Кой поднял свой трикодер и уставился на него, как громом пораженный, но Кирку не надо было объяснять, что он увидел. Та Нэнси Хедфорд, которая умирала, была теперь совершенно здорова.
— Зефрам Кочрейн, — сказала она. — Я все поняла.
— Это… это она, — вымолвил Кочрейн. — Неужели вы не понимаете? Это Компаньон.
— Да, — сказала Нэнси. — Мы теперь здесь, те, кого вы знали как комиссара и Компаньона. Мы обе здесь.
Спок сказал:
— Компаньон, ты же не обладаешь властью давать жизнь.
— Нет, это может только творец всего сущего.
— Но комиссар Хедфорд умирала.
— Эта наша часть была слишком слаба, чтобы продолжаться. Через мгновение не было бы никакого продолжения. Теперь мы вместе. То, что вы называли любовью, доступно нам, когда мы вместе. Это заполняет огромную потребность. Мы теперь имеем то, чего раньше не имели.
— Вы имеете в виду, что вы теперь обе в одном теле? — спросил Кирк.
— Мы — одно. Такой голод, такое желание, — она двинулась в сторону Кочрейна, который отступил на шаг. — Бедный Зефрам Кочрейн. Мы пугаем тебя. Я никогда раньше не пугала тебя. — На ее глазах появились слезы. — Одиночество. Это одиночество. Мы знаем, какая это горькая вещь. Зефрам Кочрейн! Как ты его выносишь?
— Откуда ты знаешь, что такое одиночество? — спросил Кочрейн.