— Да, детектив, я слышала о сыне время от времени. Не хочу, чтобы это звучало цинично, но обычно он давал о себе знать, когда попадал в затруднительное положение или оставался без денег. В случае Менделя, благословенно будь его имя, эти две ситуации часто совпадали.
— Когда это было в последний раз?
— В этом году. Весной. Да, я помню, это было за день до Эрев Песах.
— Значит, апрель…
Женская ипостась Рудашевских извлекла изящный «шойфер-мазик», тюкнула по кнопочкам и выдала дату, предшествующую первому вечеру Пасхи. Несколько ошарашенный, Ландсман невольно отметил, что это был последний полный день, прожитый его сестрой.
— Откуда он звонил?
— Возможно, из больницы. Не знаю. Слышны были посторонние разговоры, какой-то громкоговоритель. Мендель сказал, что собирается исчезнуть. Что он должен исчезнуть на некоторое время, что не сможет звонить. Он просил выслать деньги на абонентский ящик в Поворотны, которым он уже пользовался.
— Вам не показалось, что сын испуган?
Вуаль дрогнула, как театральный занавес, за которым кто-то двигается. Госпожа Шпильман медленно кивнула.
— Он не говорил, почему он должен исчезнуть? Не сказал, что кто-то его преследует?
— Пожалуй, нет. Ничего такого. Просто, что ему нужны деньги и что он должен исчезнуть.
— И все?
— Пожалуй… Нет. Хотя… Я спросила, как он питается. Менделе иной раз… Он просто забывает есть, понимаете?
— Понимаю.
— Но он ответил: «Не волнуйся, я только что приговорил здоровый кус вишневого пирога».
— Вишневого пирога, — задумчиво повторил Ландсман. — Только что.
— Вам это о чем-то говорит?
— Пока нет. Но всякое может случиться. — Однако сердце уже начало подталкивать его в ребра. — Мадам Шпильман, вы упомянули громкоговоритель. Мог это быть громкоговоритель аэропорта?
— Мне это не приходило в голову, но когда вы об этом сказали… Да, конечно.
Автомобиль плавно сбросил скорость, остановился. Ландсман смотрит сквозь тонированное стекло. Перед ним «Заменгоф». Госпожа Шпильман нажатием кнопки опускает оконное стекло, впускает в салон серый вечер. Она поднимает вуаль, вглядывается в побитую физиономию отеля. Окна, двери, козырек, вывеска… Долго смотрит. Из отеля вываливается парочка алкашей, одному из которых Ландсман однажды любезно помешал оросить мочой штанину товарища. Алкоголики вцепились друг в друга, образовали импровизированный навес от дождя для кого-то третьего. Поборовшись с газетой и ветром, они качнулись в одном направлении и, по-прежнему сцепившись, зашагали приблизительно в противоположном. Королева острова Вербов опустила вуаль, подняла стекло. Ландсман ощущает жжение безмолвного вопроса. Как он может жить в таком… таком?… И почему он не смог защитить ее сына?