— Что-то вроде. Кто-то не совсем точно направил ракету.
— Сирия и Египет?
— Да хрен его знает, брешут что-то. Президент, конечно, сразу вылез язык чесать. Мол, святой город для всех, и мы там скоро будем.
— За ними не заржавеет, — кивнул Ландсман.
Еще одно почтовое отправление для него. Рекламная открытка спортзала, обещающая колоссальную пожизненную скидку. В этом зале Ландсман качал мышцы за несколько месяцев до развода. Предложение относилось к времени, когда физические упражнения могли улучшить его душевный статус. Неплохое предложение. Ландсман не смог вспомнить, оправдалось ли оно в его случае. На открытке слева еврей толстый, а справа тощий. Толстый еврей жалок, измучен, изможден. Ночей не спит, страдает, щеки у него как сметаной намазаны, маленькие глазки горят злобно. Правый еврей поджарый, загорелый, уверенный в себе, спокойный. Борода подстрижена. Так и просится в предбанник к Литваку. «Еврей, коему принадлежит будущее планеты», — привешивает ему ярлык Ландсман. Текст на открытке нахально утверждает, что левый и правый евреи — одно и то же лицо.
— Видел, в кого они превратились, землячки наши? Тоже по телеящику показывали.
— Ансамбль песни и пляски?
— Ансамбль массового оргазма.
— Ради Бога, Тененбойм, не на пустой желудок.
— Благословляют арабов за войну друг против друга. Благословляют память Мухаммеда.
— Звучит жестоко.
— Один из «черношляпников» вещал, как он в Святой Землице Израиля займет местечко в первом ряду на шоу Мессии. — Тененбойм вытащил изо рта зубочистку, разочарованно глянул на ее конец и сунул прецизионный инструмент обратно. — Я бы сунул их всех в один большой самолет и отослал бы туда поскорее, черный год на них.
— Да ну?
— Сам бы вместо пилота полетел.
Письмо «Джойс-Дженерали» Ландсман засунул обратно в конверт и бросил Тененбойму.
— Выкинь от моего имени, пожалуйста.
— У вас тридцать дней, детектив. Что-нибудь найдете.
— Еще бы. Все мы что-нибудь найдем.
— Если нас что-нибудь не найдет еще раньше.
— Ты-то работу сохранишь?
— Пока не ясно. Подлежит рассмотрению.
— Значит, надежда еще есть.
— Или нет.
— Или есть, или нет.
Ландсман входит в элеваторо. Поднимается на пятый. Проходит по коридору, перевесив снятое пальто через плечо, придерживая его за вешалку крючком пальца; другой рукой ослабляет галстук. Дверь его номера безмолвно бормочет свой стишок: пять-ноль-пять. Что это значит? Ничего. Свет в тумане. Три арабских цифры, пришедших из Индии. Как и шахматы. Но по свету их рассеяли арабы. Сунниты, шииты. Сирийцы, египтяне. Ландсман думает, как скоро враждующие фракции в Палестине выяснят, что ни одна из них не имеет отношения к уничтожению храма. День-два, никак не более недели. Как раз достаточно, чтобы замутилась вода, чтобы Литвак успел доставить туда своих парней, чтобы Кэшдоллар оказал поддержку. И вот уже Тененбойм служит ночным портье в «Лаксингтон-парк Иерусалим».