— Ничего, кашель тоже неплохо слышно, — утешает ее Ландсман.
Эстер-Малке отступает от двери, и вот уже Ландсман шагнул в прихожую на толстый коврик из грубого кокосового волокна. На коврике выплетена приветственная надпись: «СГИНЬ!» Ландсман коснулся двумя пальцами мезузы, поднес их к губам, обозначил поцелуй. Так ведут себя искренне верующие вроде Берко и придуривающиеся засранцы типа Ландсмана. Шляпу и плащ Ландсман вешает на ветвистые оленьи рога и в кильватере тощего зада Эстер-Малке следует по коридору в кухню. Кухня узкая, скомпонована по типу самолетного камбуза: с одной стороны — плита, раковина и холодильник, с другой — шкафчики. В конце кухонной кишки бар с двумя сиденьями, плавно переходящий в гостиную-столовую. Железяка вафельницы пыхтит на стойке бара, выдувает облачка пара, как паровоз из мультика. Кофейник с фильтром тоже обеспокоен: плюется, тяжко дышит, как раздолбанный еврейский коп, только что одолевший не один десяток ступенек.
Ландсман подгребает к своему любимому табурету и застывает рядом. Из твидовой куртки достает дорожные шахматы, снимает обертку. Купил в круглосуточной аптеке на Корчак-плац.
— Толстун еще в пижаме?
— Одевается.
— А толстунчик?
— Галстук ищет.
— А следующий, как его там… — Забытое Ландсманом имя продиктовано постоянно меняющейся модой на имена новорожденных и звучит Фейнгольд Тэйч-Шемец. В миру просто Голди. Четыре года назад Ландсман имел честь придерживать худосочные ножки Голди в момент, когда древний еврей с вострым ножиком склонился над крайней плотью младенца. — В общем, его величество.
Она слегка кивает в сторону столовой-гостиной-жилой-досуговой.
— Еще не выздоровел?
— Сегодня полегчало.
Ландсман обходит стойку бара, минует обеденный стол со стеклянной столешницей и большой диван-«расчлененку», чтобы поинтересоваться, что творит телеящик с его крестником.
— Посмотри-ка, кто пришел…
На Голди свитер с изображением белого медведя, высший шик для детей аляскинских евреев. Полярные медведи, снежинки, иглу и иной северный антураж — образы детства Ландсмана — снова в моде, но на этот раз в них присутствует изрядная доля иронии. Снежинки? Да, снегу здесь было достаточно… когда-то. Парниковый эффект, черт знает какие еще причины — и сейчас более привычны им дождь да слякоть. Белых медведей не было и нет. И никаких иглу, никаких северных оленей. Злые на весь свет индейцы — да, туману — хоть задом кушай, дождь, дождь, дождь — хоть залейся… и полстолетия острой разочарованности, настолько глубоко въевшейся в еврейские кости, что видится она во всем, даже в декоре детской одежды.