Я молча принял их и склонился перед этой чужой женщиной, как склоняется нищий – низко и униженно. Она не сказала ни слова, только посмотрела на меня – мягко, бархатным, загадочным взглядом.
Раздался пронзительный свисток, слуга впрыгнул в вагон. Дверь закрылась, транссибирский экспресс покатил дальше. Я стоял как вкопанный, пока его не поглотила степь. Руки мои жгут шесть сигарет – «Ферма», Петроград, первый сорт… Прежняя гордость всколыхнулась во мне. Я побледнел, а потом покраснел. «Что же ты делаешь? – пронеслось в голове, но в следующее мгновение я улыбнулся. – Нет, я склонился не перед врагиней. Ведь и я в этот момент не солдат и не офицер. Я всего лишь мужчина, пленный мужчина. И поклонился женщине как таковой. Красоте. Короче: склонился перед всем, что для меня здесь было так значимо…»
– Дай-ка мне сигарету! – раздается скрипучий голос моего часового.
Я вздрагиваю.
– Нет! – поспешно восклицаю я. И добавляю: – Вот другие, бери…
Осторожно прячу подаяние и отдаю ему четыре сигареты из собственной пачки.
Наши надежды рухнули. Из газет аптекаря все яснее следует, что новое правительство зависит от Антанты. Иногда даже создается впечатление, будто революция произошла исключительно по их наущению. Ах, все происходит совершенно иначе, не так, как нам представлялось в наших мечтах! Не царское правительство желало продолжать войну, напротив, оно оказалось истощено войной и в результате именно этого свергнуто. О сепаратном мире с момента нового курса уже не могло быть и речи.
Среди конвойных войск ежедневно проходят так называемые митинги. Перед ними выступает какой-то цивильный. И часовые позднее нам рассказывают, что о мире уже нечего и думать. «Выстоять, новое наступление!» – вот новый лозунг…
Под Черновцами им действительно удалось прорвать германо-австрийский фронт. Нас охватывает жуткий страх. Вместо ожидаемого сепаратного мира успешное наступление? Доктор Бергер утешает нас.
– Это всего лишь наступление престижа, – говорит он. – Последняя вспышка. Через четыре недели снова начнется отступление…
Боже мой, конечно. Но наши надежды, наши надежды? Хорошо, что я недавно был в верхнем лагере. Сейчас я не мог бы встретиться с Подом и Шнарренбергом.
Этими ночами я мало сплю, хотя недавно у меня появилась койка и два набитых мешка почти как настоящий матрас покрывают всю длину постели…
Но нет, ночь за ночью одно и то же. Луна светит в окно и делает худые лица еще более аскетичными, чем они есть на самом деле. Даже Зейдлиц уже пару дней беспокойно ворочается с боку на бок. Мученик-вольноопределяющийся с детским ртом разговаривает во сне. Лейтенант Виндт прерывисто и не переставая храпит, словно разъярившийся бык. Все спят беспокойно, нервы у всех напряжены.