Вчера наш переводчик, кадровый австрийский капитан, умер от туберкулеза. Незадолго до его смерти полковник фон Штранн спросил его, почему он, собственно, не бежал.
– С вашим знанием языка это было бы легко, и, если бы вы поразмыслили, какая бы карьера перед вами открывалась…
– Осмелюсь доложить, господин полковник, – ответил Беттенберг, – для меня живой капитан приятнее мертвого майора!
И его Сибирь истощила, лишила надежд. И для него – как и для многих – одинокая личная жизнь важнее участи коллектива. Только вот теперь ему уже ничего не нужно…
Вереникин, который всегда вежливо приветствует меня при встрече, рассказал, что атаман Семенов занял все Забайкалье и сделал Читу резиденцией нового государства. Поднявшийся в мае в Центральной Сибири мятеж чешских легионов – «ваших бывших австрийских соратников», добавляет он, улыбаясь, – стал сигналом, который всколыхнул всю буржуазию и отдал Сибирь в руки белых. Весной под единым командованием начнется крупное наступление, которое должно в несколько месяцев прогнать к черту красную банду.
– А мы? – спросил я.
Он похлопал меня по плечу.
– Вам придется подождать, пока мы не заключим с немцами новый мир, – улыбаясь, сказал он. – Ибо Брест-Литовск для истинного русского, разумеется, не подлежит обсуждению. Но у меня есть для вас предложение получше: вступайте в нашу армию! Семенов по моей рекомендации сразу произведет вас в лейтенанты! Впрочем, последние новости с фронта неблагоприятны, – добавляет он.
– Почему?
– Ваше наступление провалилось. Французы и американцы продвигаются…
Он пружинисто уходит.
– Подумайте, фенрих! – его последние слова.
Я оглушен. Правда ли все это? Невероятно!
Сейчас, когда русский фронт отпал? «Он хотел меня лишь обработать, чтобы я перешел!» – утешаю я себя. Бог и Отец мой, если бы только не было подобного утешения…
С момента осознания, что белая власть в Сибири не может пасть завтра утром, наша дисциплина заметно падает. Все как в верхнем лагере, у нижних чинов: падение вниз кривой наших надежд увлекает за собой и выдержку…
Однажды установленные по договоренности и согласию всех часы для сна и работы, покоя и активности больше не выдерживаются. Картежная игра с ее гамом и спорами постепенно затягивается до утра, и попойки превращают некоторые углы нашей комнаты в сумасшедший дом. Доктор Бергер бессилен. Он, который способен на все среди спокойных, здоровых людей, совершенно не справляется в этом кругу слишком раздраженных и из-за длительного пребывания в заключении во всех смыслах ненормальных людей.
Каждый день к нему поступают жалобы, которые он должен разбирать. Недавно оба коммерсанта пожаловались на Виндта из Афин-на-Шпрее: он взял за обыкновение совершенно голым заниматься физкультурой, с грохотом делая гимнастические упражнения, – когда ему взбредет в голову, в любое время, как днем, так и ночью. Что оставалось доктору? Ему пришлось повиноваться, сделать замечание Виндту.