– Только квас, – говорит он.
– Квас? – переспрашивает малыш Бланк. – Его едят?
– Нет, пьют. Русское пиво. Из перебродившего черного хлеба, насколько мне известно…
– Из черного хлеба? – восклицает солдат, которого товарищи прозвали Баварец. – Черт побери, и это они называют пивом? Этих людей, видно, совсем покинул Господь Бог.
Он идет, чтобы лучше рассмотреть этот напиток. Трое играют в карты, один стрижет ногти на ногах.
– Я только что видел среди ваших улана. Что с ним? – спрашиваю я Зейдлица.
– Дизентерия, – тихо говорит тот. – Отличнейший человек. Доброволец в 45 лет. Доктор Зивелинг из Гамбурга. Жаль его…
– Дело плохо?
– Он теряет много крови…
Как-то вечером ко мне подсаживается Брюнн.
– Юнкер, – говорит он, – я тоже хотел бы немного поучиться русскому. Вскоре, думаю я, поедем дальше, тогда пригодится…
Я уже не говорю о книгах, тем более об учебном плане – стал умнее.
– Да, – киваю я, – так что ты хочешь знать? Бумага у тебя есть? Записывай…
– Как сказать: «Ich liebe dich»?
– Я вас люблю.
Он пишет.
– «Gib mir einen Ku»?[3] – спрашивает он дальше.
Я говорю.
– «Ich möchte mit dir schlafen»[4], – деловито продолжает он.
Он старательно записывает.
– Что еще? – спрашиваю я.
– Нет, спасибо, мне хватит… – коротко говорит он, с наморщенным лбом садится в стороне и заучивает наизусть.
Дней восемь спустя наши телеги снова появляются во дворе.
– Быстро собраться!
Очищается весь лагерь, вместе с нами поедут прибывшие перед нами. Остаются лишь 20–30 нетранспортабельных.
Мы строимся, однако сразу же после этого снова садимся в траву. Постепенно мы постигаем, что по-русски означает «сейчас, сразу».
– Эх, теперь снова начнется потасовка, – устало говорю я. – Если бы только мы уже были в вагоне! На нижних нарах я не выдержу…
– Не бойся, сынок, – говорит Под. – Уж я позабочусь!
Когда мы еще издалека увидели солдат сопровождения, я вместе с двумя нашими новыми товарищами еще раз ковыляю в барак. Доктор Зивелинг лежит скрючившись на солнечной стороне в траве, положив голову на большой камень. Его рейтузы заскорузли от слизи и крови, седые волосы растрепаны, скулы обтянулись кожей, губы пересохли. Он хочет еще раз пожать нам руки, но в состоянии лишь растопырить пальцы.
– Идите, мои мальчики, – говорит он. – Идите, мои дорогие мальчики! И – не забывайте Германию…
Обоих новеньких, Зейдлица и Позека, Под берет на наши нары. Он замечает, что я с одобрением отнесся бы к этому, и приглашает их.
– Чтобы нашему юнкеру было с кем поговорить об умном! – грубовато говорит он. – Я ведь неученый шалопай…
Поезд катится дальше. День идет за днем. Под больше уже не выпрыгивает с энтузиазмом из вагона на остановках. Я могу отправлять его за покупками не чаще одного раза в день.