Я в третий раз говорю с часовым.
– Товарищ, – говорю я, – эти люди скоро умрут, если их не отправить в лазарет! Мы все перезаразимся, доложите начальнику эшелона…
– Пусть подыхают, к чертям собачьим! И если ты еще ко мне подойдешь с этим… – Он кладет руку на нагайку. Ее ремень все еще черен от крови Шнарренберга.
– Собственно, какое дело до этого солдатам? – хрипло спрашивает Зейдлиц.
– О, – говорю я, – это не солдаты, это сопровождающие ссыльных, своего рода полиция, единственная задача которой – доставлять преступников в Сибирь. Их можно узнать по форме: зеленые гимнастерки, черные рейтузы, револьверы на красном шнуре, казачьи шашки, нагайки.
– Значит, мы не военнопленные? – только и говорит он. – Выходит, мы преступники, убийцы, воры, ссыльные? О, тогда я все понимаю…
Однажды на рассвете мы слышим протяжные стоны под нашими нарами. Под соскакивает вниз, вытаскивает одного больного за ноги из тьмы. Он очень тяжел, другой почти лежит на нем. Под хватается за него и в испуге шарахается назад.
– Он уже холодный! – хрипло говорит Под. – Идите беритесь за него!
Верхний, умирая, перекатился на него, а нижний был уже слишком слаб, чтобы освободиться. Теперь он с испуганными глазами делает неуверенные движения и, булькая, что-то произносит, но мы не понимаем его.
Пока доехали до следующей станции, и второй издает последний вздох.
– Слава богу! – говорит Баварец. – Наконец-то мы от них избавимся!
На этот раз никто на него не злится. Все думают точно так же.
Когда состав останавливается, я спешу к начальнику, бородатому унтер-офицеру.
– В нашем вагоне двое умерли от дизентерии. Прошу вас распорядиться, чтобы их сняли.
– О, ничего! Слишком много писанины. Пусть лежат. Мы скоро будем на месте. Я обязан сдать всех по списку.
Я чувствую, что бледнею.
– Как же?.. Но так нельзя… Мы все заразимся… У некоторых из нас открытые раны…
– Я обязан сдать всех по списку! – грубо выкрикивает он. – Иди! Проклятый гунн! Пошел!
Я возвращаюсь. Когда рассказываю, никто не произносит ни слова. У Шнарренберга ходят желваки. Малыш Бланк закрывает лицо руками. Зейдлиц гордым движением откидывает голову.
– Забросьте их под нары! – говорит часовой, сворачивает сигарету и сплевывает.
Под и Брюнн за ноги оттаскивают покойников в самый дальний угол. Они бесшумно скользят по полу, оставляя широкий след красноватой слизи, словно большие улитки.
– Нужно на следующей станции вымыть пол, – говорит Шнарренберг. – А также принести из уборной хлорку и посыпать. Иначе мы все перезаразимся…
Четверо суток мы едем вместе с ними. Постепенно резкий запах проникает сквозь щели наших нар. Они лежат как раз под нами, и иногда кажется, будто трупный холод их тел проникает в нас.