— Наша задача — не разбираться, кто больше виноват, — с упреком заметил я. — Мы должны попытаться спасти твой брак.
Мускат мгновенно стушевался.
— Простите, pere. Я… мне не следовало так говорить. — Притворяясь искренним, он обнажил в улыбке желтые, как старинная слоновая кость, зубы. — Не думайте, будто она мне безразлична, pere. Как-никак я же хочу, чтобы она вернулась, так?
Разумеется. Чтобы было кому готовить для него, гладить его одежду, работать в его кафе. И чтобы доказать своим приятелям, что Поль-Мари Мускат никому, ни единой живой душе, не позволит выставить себя дураком. Мне отвратительно его лицемерие. Однако вернуть ее в лоно семьи должно. В этом по крайней мере я с ним согласен. Но совсем по другим причинам.
— Такими идиотскими способами, какие избрал ты, Мускат, — резко сказал я, — жен не возвращают.
Он возмутился:
— Я не вижу необходимости…
— Не будь дураком.
Боже, pere, какое же нужно терпение с такими людьми?
— Угрозы, брань, постыдный пьяный дебош вчера ночью? Думаешь, этим можно чего-то добиться?
— А что, я должен был «спасибо» ей сказать? — не сдавался он. — Все теперь только и судачат о том, что меня бросила жена. А эта наглая сучка Роше… — Его злобные глазки сощурились за стеклами очков в тонкой металлической оправе. — Поделом ей будет, если что-то случится с ее писаной шоколадной, — решительно заявил он. — Навсегда избавимся от этой стервы.
Я пристально посмотрел на него:
— Вот как?
Он высказывал вслух почти мои собственные мысли, топ pere. Да поможет мне Бог, но когда я смотрел на пылающее судно… Варварский восторг, наполнивший меня, недостоин моего призвания; я не должен испытывать таких языческих чувств. И я боролся с ними, pere, давил их в себе в предрассветные часы, выкорчевывал, но они, как одуванчики, вновь прорастали, укрепляясь в душе своими цепкими корешками. Наверно, поэтому — потому что я понимал — я ответил ему резче, чем намеревался.
— Что ты задумал, Мускат?
Он что-то пробормотал себе под нос.
— Вероятно, пожар? «Случайное» возгорание? — Меня распирал гнев. Я ощущал во рту его металлический и одновременно сладковато-гнилой привкус. — Как тот пожар, что избавил нас от цыган?
Он самодовольно ухмыльнулся.
— Может быть. Некоторые из этих старых домов готовы вспыхнуть сами собой.
— А теперь послушай меня. — Меня вдруг объял ужас при мысли о том, что он принял мое молчание в тот вечер за одобрение. — Если я только подумаю, заподозрю, — вне исповедальни, — что ты сотворил нечто подобное… если что-нибудь случится с тем магазином… — Я взял его за плечо, впиваясь пальцами в мясистую плоть.