— Ты собираешься что-нибудь предпринять, Франсис? Или будешь ждать, пока этот боров Мускат убьет ее? — сердито спрашивает Арманда. Одной клешней она сжимает свою трость, другой, как ведьма, тычет на запертую дверь.
— Я не… — Я не узнаю свой голос, вдруг ставший по-детски жалким и писклявым. — Я не вправе вмеш…
— Чепуха! — Она ударила меня тростью по рукам. — А я намерена положить этому конец, Франсис. Ты идешь со мной или так и будешь торчать тут без дела целый день? — Не дожидаясь ответа, она принялась проталкиваться к двери кафе.
— Закрыто, — пискнул я.
Арманда пожала плечами, набалдашником трости выбила стекло на одной створке.
— Ключ в замке, — резко говорит она. — Поверни его, Гийом, я не дотянусь. — При повороте ключа дверь распахнулась. Следом за Армандой я поднимаюсь наверх. Крики и звон бьющегося стекла громким эхом отзываются в лестничном пролете. Мускат стоит в проеме комнаты верхнего этажа, своей грузной фигурой перегораживая половину лестничной площадки. Комната забаррикадирована изнутри; из щели между дверной панелью и косяком на лестницу сочится узкий луч света. На моих глазах Мускат вновь бросается на заблокированную дверь. Что-то с треском перевернулось, и он, удовлетворенно рыча, начинает протискиваться в комнату.
Женский вопль.
Она прижимается спиной к дальней стене. У двери громоздится мебель — туалетный столик, шкаф, стулья, но Мускату все же удается пробраться через баррикаду. Тяжелую железную кровать она не смогла сдвинуть с места, но матрас использует вместо щита, нагибаясь к лежащей рядом горке «снарядов». Да ведь она выдерживала его натиск на протяжении всей службы, изумляюсь я. Всюду видны следы борьбы: разбитое стекло на лестнице, зарубины на косяке, оставленные каким-то инструментом при попытке вскрыть запертую дверь спальни, журнальный столик, который Мускат использовал в качестве тарана. Он поворачивается ко мне, и на его лице я вижу отметины ее ногтей. Рубашка на нем разорвана, нос вспух, на виске кровоточит дугообразная ссадина. На лестнице тоже кровь — капля, размазанное пятно, ручеек. На дверной панели — отпечатки окровавленных ладоней.
— Мускат! — кричу я высоким срывающимся голосом. — Мускат!
Он тупо оборачивается на мой окрик. Его глаза похожи на иголочки в тесте. Арманда — дряхлый головорез в юбке — держит перед собой трость, словно меч. Стоя подле меня, она окликает Жозефину:
— Ты там цела, дорогая?
— Уберите его отсюда! Скажите, чтоб убирался прочь!
Мускат показывает мне окровавленные руки. Вид у него разъяренный и в то же время растерянный, изможденный, как у ребенка, затесавшегося в драку взрослых парней.