— Видите, что я имею в виду, pere? — скулит он. — Я же вас предупреждал. Видите?
Арманда проталкивается мимо меня.
— Зря стараешься, Мускат. — Ее голос, в отличие от моего, звучный и сильный, и я вынужден напомнить себе, что она старая и больная женщина. — Ты уже ничего не изменишь. Так что кончай дебоширить. Выпусти ее.
Мускат плюнул в нее и очень удивился, когда Арманда с быстротой и точностью кобры незамедлительно ответила ему тем же. Он отер лицо и взревел:
— Ах ты, старая…
Гийом шагнул вперед, загораживая ее собой. Его пес залился пронзительным лаем. Забавное зрелище. Арманда со смехом обошла своих защитников.
— Не пытайся запугать меня, Поль-Мари! — гаркнула она. — Я помню тебя совсем сопляком, когда ты прятался в Мароде от своего пьяного папаши. С тех пор ты не сильно изменился. Разве что поздоровел немного, да еще больше обезобразился. Прочь с дороги!
Ошеломленный ее натиском, Мускат отступил. Глянул на меня с мольбой.
— pere. Скажите ей. — Глаза у него красные, будто он тер их солью. — Вы же понимаете, о чем я, верно?
Я притворился, будто не слышу его. Между нами, между этим человеком и мной, нет ничего общего. Даже сравнивать нельзя. В нос мне бьет его мерзкий запах — зловоние грязной рубашки, пивной перегар. Мускат взял меня за руку.
— Вы же понимаете, pere, — в отчаянии повторяет он. — Я ведь помог вам с цыганами. Помните? Я же вам помог.
Может, Арманда и теряет зрение, но, черт бы ее побрал, видит все. Все. Ее взгляд метнулся к моему лицу.
— Так, значит, ты его понимаешь? — Она вульгарно хохотнула. — Два сапога пара, кюре?
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — сердито отвечаю я. — Ты пьян, как свинья.
— Но, pere… — Краснея и гримасничая от натуги, он силится подобрать нужные слова. — ...реге, вы же сами сказали…
— Я ничего не говорил, — возражаю я с каменным лицом.
Он вновь открыл рот, словно несчастная рыба на обнажившемся при отливе берегу Танна в летнюю пору.
— Ничего!
Арманда и Гийом уводят Жозефину. Поддерживаемая за плечи с обеих сторон старческими руками, она бросает на меня удивительно ясный, почти пугающий взгляд. Ее лицо в грязных подтеках, ладони в крови, но в эту минуту она кажется мне волнующе красивой. Ее глаза будто пронизывают меня насквозь. Я пытаюсь оправдаться перед ней, хочу сказать, что я не такой, как он, что я — священник, а не мужчина, человек совершенно иной породы, но и сам понимаю, что это нелепое объяснение, фактически ересь.
Наконец Арманда увела Жозефину, и я остался наедине с Мускатом. Он душит меня в горячих объятиях, слезами обжигая мне шею. В первую секунду я оторопел, смешался, погружаясь вместе с ним в пучину собственных далеких воспоминаний. Затем попытался высвободиться из его тисков. Поначалу вырывался мягко, потом стал отбиваться, в нарастающем исступлении колотя по его дряблому животу ладонями, кулаками, локтями… Он о чем-то умолял меня, а я, перекрывая его мольбы, визжал не своим голосом: