Едва на голову мне упали капли дождя, разум сразу просветлел, но я продолжаю идти. Все иду и иду.
Я шел не останавливаясь, пока не добрался до тебя, топ pere. Сердце гулко колотилось, по лицу струился пот, но теперь я наконец-то чувствую, что очистился от нее. Ты чувствовал то же самое, топ pere, в тот день в старой канцелярии? У твоего соблазна было такое же лицо?
Одуванчики распространяются, их горькие стебли пробиваются сквозь чернозем, белые корни уходят вглубь, укрепляются. Скоро они зацветут. Возвращаться домой я буду берегом реки, pere, понаблюдаю за плавучим поселком, который растет с каждым днем, заполоняя разлившийся Танн. Со времени нашей с тобой последней встречи лодок прибавилось. Река буквально вымощена ими; и мост не нужен, чтобы перебраться на другой берег.
ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ.
Так вот что она замышляет? Хочет собрать здесь бродяг, устроить вакханалию излишеств? Сколько сил мы положили на то, чтобы истребить те последние языческие традиции, pere, и проповедовали против них, и увещевали. Объяснили всем, что значат яйцо и заяц — живучие символы трудноискоренимого язычества. И какое-то время у нас был порядок. Но с ее появлением нужно снова браться за метлу. На это раз нам бросил вызов более коварный враг. И моя паства — доверчивые глупцы — приняла ее, внимает ей… Арманда Вуазен. Жюльен Нарсисс. Гийом Дюплесси. Жозефина Мускат. Жорж Клэрмон. В завтрашней проповеди я назову их имена и имена всех тех, кто внимает ей. Праздник шоколада, скажу я им, это только часть одной огромной болячки. Она водит дружбу с речными цыганами. Злостно пренебрегает нашими обычаями и ритуалами. Развращает наших детей. Налицо все признаки, скажу я им, все признаки ее коварства.
Этот ее праздник обречен на провал. Даже подумать смешно, что он может состояться при наличии столь сильной оппозиции. Я буду читать проповеди против него каждое воскресенье. Буду называть имена ее помощников и молиться об их спасении. Цыгане уже посеяли смуту в городе. Мускат жалуется, что своим присутствием они распугали его клиентуру. Из их становища постоянно несутся шум, музыка. Марод превратился в плавучие трущобы. Река загрязнена бензином и мусором. А его жена, я слышал, приветила их. К счастью, Мускат не робкого десятка. Клэрмон рассказывал, на прошлой неделе он живо отправил их восвояси, когда те посмели переступить порог его кафе. Видишь, pere, при всей их браваде они обычные трусы. Мускат перекрыл тропинку, ведущую из Марода, чтобы они не шастали мимо. При мысли о том, что они могут учинить насилие, меня пробирает дрожь ужаса, pere