героически убивает турецкая рать. Мы друг для друга — безнадежные иноверцы, которых не исправит даже могила. Как капусту, рубим друг друга саблями. Мы — суровые, они — свирепые. Мы — горькие и соленые. Имя нам — соленый огурец, похожий на плавающую галошу. Они же — сладкие, рахат-лукум в белой липкой пудре. Нам брили бороды, им запрещали носить фески. История распорядилась таким образом, что из смертельных врагов мы стали братьями по сомнению. Ездим на французских машинах и чешем затылок. Носим на своих
неидеальных, неевропейских носах (у одних горбатые, другие — курносые) черные очки и задумчиво ковыряем в носу. Вместе с турками мы стоим в предбаннике Европы и боимся потерять, как штаны, свою самобытность.
Штаны у нас разные, но проблема одна. Если не изменить своей сущности, будущего не будет. Как извернуться, чтобы сохранить право на прошлое? А кому нужно такое прошлое? Нам следует одновременно с турками в считанные годы укротить наш духовный фундаментализм. Фундаментализм — ассорти ритуалов, впившихся в сердце. Туркам нужно прекратить торговать псевдоролексами в переходах, носить подносы с фруктами на своих крепких, усатых головах, коварно убивать неверных родственниц, порочащих исламское достоинство семьи. Им нужно базар превратить в рынок. А нам — ну, с нами все понятно: наша самобытность родилась на берегах Босфора.
Чем больше ходишь по Стамбулу, чем явственнее в нем проступает Константинополь и наша матрица — Византия. Достаточно одной Софии. София — наверное, самый великий христианский храм в мире. Есть в Иерусалиме храм Гроба Господня — это жертвенный бестелесный камень веры, там философия попрания смерти смертью. Оттуда выходишь с пробитыми ладонями. София — это о рождении. Она — огромная матка христианства, матка русской соборности: по форме и содержанию. Вместе с тем, София познавательна, как планетарий. В ней можно читать лекции о мировом порядке. Из нее вышло все: земля, небо, представление о добре и зле. Если бы в мире была одна лишь София, мир был бы оправдан ее существованием.
Можно, правда, с ужасом сказать, что Софии как таковой нет. Вместо нее в Стамбуле существует государственное учреждение для туризма под названием мечеть Айя-София, за вход в которую берут деньги. Если бы Пушкина после «Бориса Годунова» именовали Ай-да-Пушкиным, это было бы менее обидно. К Софии приставили, как часовых, четыре ракетоподобных минарета и приказали ей служить исламу. На самом же деле София как матка переварила и часовых, и государственный туризм. Проступившие на ее стенах иконные изображения святых расскажут вам, откуда взялась Россия.