Парни, державшиеся особняком, считали танцы занятием для себя зазорным, потому и кружились парами возле ее гармони почти одни только девки. Но случалось, что кто-то из подвыпивших парней не выдерживал, вламывался в девичий круг и заказывал гармонистке «цыганочку» с выходом. Заказывал — и эдак кобенясь, с ленцой начинал полусонно двигать ногами под музыку, чтобы затем в какой-то момент сорваться, перейти на бешеный галоп...
Мы, мальчишки, челноками сновали в толпе гуляющих, стараясь не пропустить момента, когда меж парнями завяжется драка, — нам, пацанам, прошедший без драки престольный праздник казался неполноценным, потерянным.
...Но вот и праздник уходил, наступали будни. Весеннюю пахоту, сев сменяла сенокосная веселая страда, за нею наваливалось жнитво, страда уборочная. И как бы ни уставали парни и девки за летний день-деньской, все равно по вечерам на «кочке», месте сборищ молодежи, или где-нибудь на бревнах звенела гармонь, и допоздна тревожили деревенскую тишину девичьи припевки. Когда же гармонь наконец умолкала, парни, накрыв пиджаками зябкие девичьи плечи, уводили своих милах по укромным местам, чтобы где-нибудь на гумне иль в лугах, в копнах свежего сена, целоваться с ними до рассвета. А к утру, в поредевших рассветных сумерках, когда уж и часу не остается для сна, по росе провожали своих зазноб, измятых и зацелованных, до родительского крыльца, до дома.
То было время первых колхозов. По округе разъезжала бригада «синих блуз» из бывшего волостного села Воздвиженского. Возглавляли бригаду присланные из города Рябцев, избач, и его жена Людмила. Рябцев выступал с речами, громил с деревенских подмостков вредителей, кулаков. Полувоенным френчем своим, трубкой и высоким, с залысинами лбом напоминал он чапаевского комиссара Фурманова, нашего земляка. По-городскому стриженная Людмила читала стихи, чаще всего «Партбилет». Артисты бригады распевали под гармонь частушки, разыгрывали смешные сценки про лодырей и рвачей, агитировали за новую жизнь, за колхозы.
Как грибы после теплого летнего дождика, в деревнях плодились избы-читальни, шумовые оркестры и драмкружки. Появилась изба-читальня и в нашей деревне, и теперь с посиделок и с «кочки» молодежь перекочевала туда.
И подхватила, понесла деревенскую гармонистку на своем высоком гребне эта новая крутая волна! Урывая время от работы, от большой семьи, где ей приходилось быть за старшую, так как родители стали уже дряхлеть, бегала Дашка по вечерам с гармонью своей на спевки, на репетиции. Выступала она с шумовым оркестром. В самодеятельных концертах подыгрывала и хору, и отдельным певцам. Везде ее гармонь была незаменимой, нужной, не могли без нее обходиться ни танцы, ни спектакли и вечера.