— А если я захочу жить в Лондоне? — попыталась прекословить я в последний раз.
— Тебе ведь не нужен этот огромный четырехэтажный дом, — резко заметил отец.
— Чей он? — спросила я. Я была в ярости. Джулия скорее всего не захотела бы, чтобы ее вещи были у него, я была в этом уверена. И дом был ее, а не его. А теперь он стал моим, она отдала его мне.
— Должно быть завещание, — сказала я. Я чувствовала себя ужасно.
Мой отец прервал меня:
— Нам следует продать дом, он нам не нужен. Деньги могут пригодиться. Ты станешь…
Я заткнула уши, я не хотела его слушать. Я видела, как шевелились его губы. Мишель подошел ко мне и осторожно опустил мои руки.
— Когда умирает близкий родственник, оставшиеся жить должны быть добрее друг к другу, — заметил он.
Доктор Эмери пришел в гостиницу, пощупал у каждого из нас пульс и оставил пузырек чего-то успокоительного. Он сказал, что так будет легче пережить горе. Я накапала лекарство в стакан воды, выпила на ночь, но проснулась очень рано. Меня разбудила страшная мысль о том, что Джулия уже мертва. Я подошла к теплому оконному радиатору и откинула шелковые занавески оливкового цвета. На улице выстроилась длинная череда такси, ожидающих пассажиров, плутавших в густом лондонском тумане. Я села за столик и попыталась набросать на листке бумаги то, что мне придется произнести во время панихиды. Отец сказал, что во время панихиды у квакеров принято говорить по наитию Святого духа. Я не верила в святость духа, и не надеялась, что он вдохновит меня. Как я ни старалась, ничего путного не приходило в голову.
Я писала: «Джулия, дорогая Джулия, Джулия, я люблю тебя, Джулия, мне тебя так не хватает». Свет лампы освещал только лист бумаги на столе. В комнате было душно, и мелкие буквы на аккуратном листочке явно не отражали того, о чем я желала бы сказать.
Я накинула что-то поверх ночной рубашки и спустилась вниз. Прошла через безлюдный холл, мимо конторки, где дремлющий дежурный пытался сделать вид, что он полностью бодрствует на своем посту. Я вышла на холодную улицу и села в первое попавшееся такси. На мне было пальто синего цвета — самая подходящая для траурного случая одежда, которая оказалась у меня. Я назвала водителю адрес — Честер-стрит. Уличные фонари светили оранжевым светом, а небо было непроницаемо темным. Когда машина резко свернула на боковую улицу, меня опрокинуло на сиденье влево. Я попыталась представить себе дом Джулии и закрыла глаза: люстра в гостиной, красивые витражи входной двери. Я открыла глаза — он стоял передо мной такой же темный, с неосвещенными окнами, как и все остальные дома на этой безлюдной улице.