Конец приключений Поло Пикамиля в тюрьме.
* * *
Совершенствуем поваренное мастерство. С помощью гвоздя и большого камня Мария пробивает дырки в старой крышке от консервной банки, заусенцы от дырок служат ей теркой, она трет на ней сырую картошку, закутывает тертое в тряпочку, вымачивает в воде, выжимает, чтобы посильнее сдавить, и из нее вытекает молочный сок; она повторяет это несколько раз, добавляет немного сахара, — нашла его черт знает где, — ставит на огонь, варит-варит, это уваривается, густеет, она снимает с огня, дает остыть. И варево застывает, наподобие дрожащего желе. «Kissel'», — говорит она мне. Так вот он, этот знаменитый кисель. Крахмальный студень вообще-то. Совсем неплохо. Пресновато. Она меня учит, что обычно в него добавляют сок смородины, или малины, или черной смородины, или лимона, и тогда это — просто прелесть. Добрая хозяюшка! У меня завелась настоящая собственная жена, которая делает эти женские штучки. Никогда я раньше об этом не думал. Чувствую себя, как в шлепанцах.
Однажды, шаря в каком-то амбаре, нашел я пшеницу, один мешочек. Смешная она, эта пшеница, совсем синяя, как небо. Приношу Марии. Она шарахается, «Iad!» Эта пшеница — отравленная, семенная. А то воронье сожрет, не успеешь посеять. Ну а мне как раз зверски хочется ее слопать, эту пшеницу. Сварить, как рис, должно быть, славно. Но сначала надо смыть яд. Кипячу воду, промываю пшеницу, вода становится голубой. Пшеница все еще синяя. Выплескиваю воду и повторяю. И так три раза. Под конец пшеница почти перестала быть синей, я говорю, ладно, хватит, буду варить, взбухает она прекрасно. Получилась большая кастрюлька варева. Мария держится на расстоянии не меньше двух метров, Поло не ближе, другие тоже. Внезапно и меня охватил страх. Но мне же ее так хотелось! Я сказал, к черту, погрузил в кастрюльку свою ложку, наполнил рот этой нежной и разваристой вкусной пшеницей, жевал, смотрел на других, Мария вскрикнула: «Niet!», — и я проглотил. Вкуснятина. Набил себе полное пузо. Мария пожала плечами, взяла у меня ложку, съела сама большую порцию. Остальные не осмелились. Легли мы, толком не зная, убивает ли этот яд медленно, во сне, или дает сперва дикие колики в животе, кровавый понос. Любовь у нас была с патетикой, как у приговоренных к смерти, попытались даже себя оплакивать и, наконец, уснули. Утром — оба свеженькие как огурчик. Было даже немного стыдно. Смеялись, как только мы оба умеем смеяться.
Жратва не дает мне покоя. Ищу улиток. Но Мария делает: «Tfou!», — и плюется, и говорит мне, что никогда больше не даст к себе прикоснуться, если я буду есть эту гадость. Вообще-то их сначала надо было бы умертвить, а я не могу. Собираю я одуванчики. Мария делает: «Tfou!», — и говорит, что это трава для коров. Но раз и без масла, без уксуса… Кошка только что задушила ворону. Я отгоняю кошку, ощипываю ворону, делаю отварную курицу. Жду уже ее обычного «Tfou!». Ан нет! Она находит бульон вкусным, с восторгом обгладывает воронью ножку. Она права — отменно! Жестковато, диковато, но отменно.