Мы растираемся, чуть не раздирая кожу, живо напяливаю я на себя свои шерстяные пласты, Мария надевает свое пальтишко цвета опавших листьев, синие чулочки, туфельки с хомутиками. Ну прямо машинисточка на службу уходит. Белоснежный платочек вокруг головы, — это все, что она оставляет для романтики приключений. Заботливо запахиваюсь в старое пальто, — сносу ему нет, плотно затягиваюсь уймой тесемок и английских булавок, и вот я уже готов ко всему. Наверное, у меня вид одного из этих Вечных жидов с картин Шагала.
На площади все еще топчутся. Поправляю тесемочные лямки на чемодане Марии, том самом фибровом чемодане, который починил в Берлине, чтобы она могла нести его на спине, так же как и я сам, чтобы руки были свободными. А тем временем она начинает варить картошку в кастрюльке, может, не успеет и закипеть, кто знает? Я глубоко скорблю по всем тем красивым большим картофелинам, которые остались дремать в тайнике нашем, они бы могли хоть дать нам время их слопать, русачки эти. Ну, да что уж тут поделаешь…
Галифе в конце концов возникает, картошка как раз сварилась. Точно, одновременно. Возле большого начальника стоит сержант-эсэсовец, с велосипедом в руке, с одним из тех великанов, как бы высеченных из старой сохи. Галифе нам вещает:
— Будем направляться к новому месту работ. Просьба шагать строем, ни под каким предлогом не отделяться от колонны и полностью мне подчиняться. Вам выдадут провиант. Советую расходовать его экономно. Напоминаю, плестись в хвосте колонны строго запрещено (streng verboten!).
Эсэсовец поддакивает кивком головы. Похлопывает по кобуре и расплывается в бандитской улыбке. Он черняв, невысок, с усиками под Кларка Гейбла. Со своим велосипедом под ручку он как бы идет отмечаться на проходную автозавода «Рено». Совсем не так представлял я себе белокурую бестию.
Кто-то спрашивает:
— Куда нас теперь-то уже?
Галифе поворачивается к карманному Кларку Гейблу. Тот отвечает:
— Nach Western.
На Запад. Туманно, зато красноречиво. Он вроде не готов сказать ничего больше, поэтому мы ничего и не спрашиваем.
Галифе делает перекличку. Сразу же рапортует другому:
— Es sind alle Leute da.
— Gut.
Начинаем с того, что проходим строем перед тремя бабами, которые вручают нам по полбуханки хлеба, по кусманчику маргарина и по две ложечки творога. Куда же его запихнуть, творог этот? Открываю рот, говорю, чтобы мне наливали прямо туда, — хлюп, и дело с концом. Мария просит положить свою порцию на горбушку хлеба, отрезает ломтик хлеба снизу, получается бутерброд. Обалдевший от восхищения, иду за ней. Тут же какой-то чех протягивает нам лопату. Совковую или заступ — на выбор. Есть еще два или три кайла и один топор — для чудаков. Bitte schön. Danke schön. Мария, Поло Пикамиль и Шура-Маленькая набили себе все карманы и все складки одежи теплыми картошками, но там ведь еще остается, — эх, жаль! — тогда Поло привязывает тесемку к ручке кастрюльки, подвешивает ее себе на шею, и кастрюлька болтается у него спереди, а я обещаю, что скоро его сменю.