* * *
Среди более или менее организованных групп, которые, как и мы сами, движутся по трассе великого переселения на Запад, я уже давно приметил небольшую ватагу итальянских военнопленных. В этом всеобщем отчаянии они выделяются сразу. Ни апатичное уныние немцев, ни бурчливая озлобленность французов, ни более или менее беспечный фатализм русских не способны подействовать на их веселый настрой. Как ни кажется странным, никто вроде за них не отвечает. Предоставлены самим себе. Переживают разгром, как праздник, воскресный ралли, огромное плутовское приключение, про которое они заранее решили, что все его перипетии окажутся для них безумно интересными, — готовы вовсю смаковать их красочность и комизм. Они уже предвкушают, как с надлежащими жестами и мимикой будут рассказывать все это своим приятелям, опустошая плетенки «Кьянти» в пятнистой тени виноградной шпалеры, где-нибудь между Калабрией и Ломбардией.
Грустная древесноволоконная ткань их зеленоватых мундиров превратилась в лохмотья. Надменно запахиваются они в мушкетерский плащ, горделиво накинутый на плечо, — для нее-то и был он рассчитан, плащ этот, для мушкетерской надменности. Ты можешь накинуть на плечо только один его угол, если хочешь, чтобы он тебя лишь немного окутывал, наподобие римской тоги, — вот так, а жест этот не может не быть надменным, но так как приходится все время его повторять, а эта дребедень все время спадает, он придает итальянской армии, — хотя и побежденной, хотя и в лохмотьях и обращенной в рабство, — неизгладимую надменность. Вот каковы они, итальяшки! Когда хотят показаться гордыми и неумолимыми, они впадают в крайность, и это придает им гордость Матамора>{118}. Впрочем, и сами они признают это: не итальянская ли комедия изобрела персонаж фанфарона? Некоторые из них носят шляпу берсальера>{119} с огромным пучком черных перьев из петушиного хвоста, ниспадающих на один глаз. Изъедены молью эти перья, но какая бравада, — ну чем не обнищавшие дворяне времен Людовика XIII. И любят же они такую браваду, итальяшки! Да еще и смеются, разыгрывают себя, — иначе они не могут.
То мы их обгоняем, то они нас, в угоду превратностям этого обрывочного передвижения. Всякий раз, когда мы оказываемся рядом с ними, я отмечаю, что их общий объем вырос. Нет, по дороге они не подбирали других итальянских военнопленных, просто в пространстве они образуют некую геометрическую фигуру с более обширными размерами, особенно в высоту. Такое увеличение в объеме объясняется бесконечным вкраплением различных предметов. Предметы эти, большие и малые, липнут к ним, как железные опилки к магниту.