— Так скоро? — изумился священник. — Но почему?
Брайони устремила на Лео твердый взгляд.
— Думаю, мистер Марзден сумеет объяснить лучше меня.
Она сидела неподвижно, прямая, напряженная, словно пружина только что заведенных часов. Лео хорошо помнил те времена, когда эта ее внутренняя дрожь казалась ему нестерпимо эротичной. Тогда он верил, что в его объятиях Брайони станет мягкой, расслабленной и счастливой.
Жизнь находит способы избавить мужчину от излишней самонадеянности.
Брейберны обратились в слух. Брайони чувствовала кожей их жгучий интерес к истории гостя. Она и сама сидела как на иголках, поскольку понятия не имела, что за легенду преподнесет им Лео. Но тот, похоже, не торопился удовлетворить всеобщее любопытство.
С неспешной ленивой грацией он прикончил остатки торта у себя на тарелке. Потом потянулся за бокалом с виски и задумчиво повертел его в руках. Брайони впервые обратила внимание на пальцы Лео. Насколько она помнила, у него всегда были изящные ухоженные руки. Сейчас же они казались загрубевшими и обветренными, с разбитыми в кровь костяшками и обломанными ногтями.
Но вот Лео улыбнулся, и Брайони тотчас забыла о его руках. То была победная улыбка завоевателя, очаровательная и безжалостная. Неотразимая улыбка, от которой в глазах его вспыхнули насмешливые огоньки. Брайони сразу узнала прежнего Лео, всеобщего любимца, покорившего Лондон.
— Это длинная история, — начал он, отхлебнув виски, — так что я изложу ее вкратце. Мы с миссис Марзден выросли в соседних поместьях в Котсуолде. Впрочем, Котсуолд, сказать по правде, играет самую незначительную роль в моей истории, потому что мы полюбили друг друга не в этом чистом зеленом деревенском раю, а в сером пыльном Лондоне. То была любовь с первого взгляда, встреча двух тоскующих душ, что тут скажешь…
Брайони охватила дрожь. Лео рассказывал историю ее любви. Упрямая старая дева влюбилась в прекрасного юношу, очарованная его прелестью.
Лео не отрывал взгляда от ее лица.
— Вы были светом моей жизни, моей луной, и, как луна владычествует над океаном, ваши капризы и причуды повелевали волнами моей души.
Волны души самой Брайони всколыхнулись при этих словах, хотя она отлично сознавала, что цветистая фраза Лео не более чем ложь.
— Не думаю, что у меня были какие-то капризы и причуды, — сурово отчеканила она.
— Нет, конечно, нет. «…Но ты милей, умеренней и краше»[5]. Волны моей души лишь вздымались еще выше, разбиваясь о мол моего самообладания. Ибо я любил вас безумно, исступленно, моя дорогая миссис Марзден.
Лицо сидевшей рядом пасторши вспыхнуло, глаза подозрительно заблестели.