Он подставит себя под пулю.
Рядом с ними на «Банши» отдали швартовы. Большие лопасти гребных колес зашлепали по воде, а замешкавшиеся грузчики попрыгали на пристань. Судно вышло на стрежень реки, его рулевой отсалютовал капитану Бонно.
Тунис откинул крышку золотых часов.
— «Банши» будет в Нассау в понедельник. Если отчалить теперь, я окажусь там раньше. Ретт, я… Проклятье!
Тунис закрыл глаза, и его губы зашевелились в молитве.
Открыв глаза, он улыбнулся, хотя и не слишком широко.
— Ретт, как насчет того, чтобы отпраздновать первое слово Ната? Я подожду твоего парнишку. Может, форт Фишер еще денек продержится. Никогда не знаешь, на что способны эти безумные южане-мятежники.
На следующий день около двенадцати часов майор Эдгар Пурьер взбирался на второй этаж «Торговой гостиницы». На стук ему открыл небритый Ретт Батлер, босой и в распахнутой на груди рубашке.
Доброе утро, если утро еще не кончилось… — Наклонившись над раковиной, Ретт вылил себе на голову кувшин воды. — Эдгар, никогда не пей с моряком, — Он зевнул, — Форт Фишер еще в руках конфедератов, верно?
Эдгар Пурьер бросил конверт на конторку.
Открыв окно, Ретт высунулся наружу и прислушался к далекой канонаде.
— Не дуйся. Я не забуду твоей услуги.
Эдгар коснулся шрама на носу.
— Не он ли мне оставил эту отметину? Твой сынок.
— Мой подопечный, Эдгар. Подопечный. А ты вовсе не первый, над кем подшутила Венера, — хихикнул Ретт.
Эдгар не поддержал его веселья.
Вынув бумагу из конверта, Ретт внимательно ее рассмотрел.
— Приказ Тэзу, подписанный самим генералом. Прекрасно, просто великолепно. Кстати, в каких ты отношениях с Брэггом?
— Брэкстон Брэгг обожает лесть.
— Да, тут ты талант.
Ретт вынул из саквояжа свежую рубашку.
Пурьер прочистил горло.
— После войны ты будешь самым богатым человеком на Юге.
— Поэтому дальновидному солдату неплохо уже сейчас подумать о том, чем он займется после войны, ведь так?
— После войны все перетасуется. И для людей понимающих откроются новые возможности.
Ретт лишь хмыкнул.
— Ты пил с капитаном Бонно? Капитаном-ниггером? Странных друзей ты себе выбираешь, Ретт.
Хотя январский воздух был морозен, Ретт стоял у открытого окна, заложив руки за спину. Он заговорил, словно Эдгара Пурьера и не было в комнате.
— Проснувшись сегодня утром, я вспомнил, как нам с Тунисом вдруг взбрело в голову отправиться на отцовском ялике вниз, вдоль побережья, к Бофору. Безрассудная идея пятьдесят миль по открытому океану, — но нас это не остановило. Что за небо! И впрямь кажется, что небо тогда было голубее. Помню, как солнце пригревало мне спину, помню жесткую скамейку под собой, помню, как парус хлопал над головой. Столько лет прошло, а счастливее дня даже вообразить не могу.