Ретт смотрел на отцовское сердитое лицо и думал: «Ему хочется сделать меня таким же, как он». Выпрыгнув из экипажа, юноша проскочил за телегой с пивом и исчез из виду.
Томас Бонно отложил в сторону сеть, которую чинил.
— Что вы здесь делаете, молодой человек?
Улыбка Ретта была натянутой.
— Я надеялся, что мне здесь рады.
— Выходит, не так. Вы приносите только несчастья.
Держа в одной руке бинокль, а в другой книгу «Друг моряка», на улицу вышел Тунис.
В отчаянии Ретт произнес:
— В книге неверно описывается парусность кеча.
Тунис раскрыл от изумления глаза.
— Папа, молодой Батлер тут хочет сказать, что он моряк. Представляешь?
Коротенький синий пиджак едва закрывал шелковую в рубчик рубашку Ретта, а брюки были ему настолько узки, что он боялся наклониться.
Все Бонно ходили босиком, грязные парусиновые брюки на Тунисе были подпоясаны веревкой.
Ретт тихо сказал:
— Мне больше некуда идти.
Тунис некоторое время внимательно смотрел на Ретта, а затем рассмеялся.
— За эту книгу я отдал восемь бушелей устриц, а молодой господин говорит, что тут напутали.
Томас Бонно с шумом выдохнул.
— Боюсь, что пожалею об этом. Садитесь, а я покажу, как чинить сети.
Бонно собирали устрицы на отмели острова Моррис и рыбачили у острова Салливана. Ретт вставал до рассвета, трудился и смеялся вместе с ними, а в один незабываемый воскресный день, когда Томас с женой и младшими детьми находились в церкви, Ретт и Тунис, столкнув ялик Томаса в воду, поплыли до самого Бофора.
Юный Ретт Батлер никогда не думал, что можно быть таким счастливым.
Каждый негр вблизи реки Эшли знал о белокожем «сыночке» Томаса Бонно, однако миновало тринадцать недель, прежде чем Лэнгстон Батлер обнаружил местонахождение Ретта, и еще день, прежде чем лодка из Броутона причалила к дощатой пристани Бонно.
Перед Томасом Бонно угрожающе выросла фигура Лэнгстона Батлера.
— Многие законодатели хотят выгнать свободных цветных из Каролины или вернуть их в рабство. И я того же мнения. Если попробуешь еще раз вмешаться в дела моего семейства, даю слово, что ты вместе с женой и детьми согнешься под ударами кнута Уотлинга.
За весь долгий путь вверх по течению к Броутону Лэнгстон Батлер не сказал сыну ни слова, а причалив к берегу, сразу передал Ретта Исайе Уотлингу.
— Вот еще один работник на рисовую плантацию. Если он убежит или ослушается, угостите его кнутом.
Уотлинг отвел Ретта в негритянскую хижину, где соломенная подстилка шевелилась от блох.
Воду спустили уже как две недели, и рис прекрасно разросся. В самое первое утро работы на рисовом поле Ретт наглотался москитов и прочей мошкары и через двадцать минут после восхода солнца едва мог вздохнуть, так перегрелся воздух.