Утром на кипарисе возле крыльца, не больше чем в десяти футах от того места, где они устраивали засаду, красовались бутылки, которых в предыдущую ночь не было.
Выбитая еще солдатами Кастера дверь в домик зияла черной дырой.
Если бы не крысиный помет на полу и засыпавшие его листья, особых перемен в хижине заметно не было.
С Эндрю хорошо обращались в том переполненном лагере для заключенных. Многие свидетели боялись давать показания против клансменов. И янки решили освободить или за недостаточностью улик, или оттого, что было мало места, или просто потому, что потеряли терпение. Джоузи Куоглинга так и не поймали. И Арчи Флитт не вернулся после той ночи у рыбачьего домика.
Когда Эндрю сидел в лагере, Розмари принесла ему чистую одежду.
— Сочувствую, — сказала она, — Тебе здесь нелегко,
— Да ничего страшного, — ответил Эндрю, — Я привык сидеть в тюрьме.
Он лгал. Лагерь напоминал ему тиски, которые сжимались все сильнее и сильнее, выдавливая из него жизнь.
Когда адвокат Эллсворт объявил Эндрю, что его выпустили под залог, тот, выйдя за ворота лагеря, почувствовал себя заново рожденным: точь-в-точь как в детстве, когда в школе отменяли занятия и перед ним, мальчишкой, распахивался весь мир. Но когда Эндрю вернулся на Чёрч-стрит, 46, Розмари не пустила его.
В сумерках бутылки на деревьях звенели от ветра, потянувшего с реки. Получался чудесный звук. Что бы там ни говорили о ниггерах, а музыку они делать умеют. Эндрю отлично себя чувствовал. В этот чудесный весенний день река текла так же, как и до прихода человека, и так же будет течь после того, как он исчезнет, и после того, как исчезнут все адвокаты, и судьи, и Розмари, и Джейми — все исчезнут. Бедная Шарлотта так его любила. Она знала, что он из себя представляет, и все равно его любила. Иногда в звоне бутылок на ветвях ему слышался ее милый голос.
Эндрю надел форму полковника Конфедерации и встал в темноте перед домом. Он забыл, как давит воротничок.
Вверх и вниз по реке скользили лодки. Ласточки стремительно пикировали за насекомыми. На мелководье опустилась цапля и, выслеживая рыбу, подняла одну ногу. Это будет последнее, что увидит рыба — неподвижная нога в воде, совсем как водоросль или стебель.
Револьвер был знаком Эндрю так же хорошо, как и Шарлотта. Длинный коричневатый ствол побелел у дула от множества выстрелов; а вот эта щербинка на рукоятке появилась, когда он размозжил череп какому-то ниггеру.
Взошла луна, из кустов выскочила, чтобы поохотиться на раков, лисичка, у которой вот-вот должны были появиться детеныши. Эндрю хотел было застрелить ее, но потом передумал.