Ретт Батлер с посеревшим лицом принимал соболезнования.
— Да, она была прекрасная женщина. Добрая душа. Да, Красотка для меня очень много значила. Спасибо, Генри, что пришел.
Миссис Батлер стояла подле своего мужа.
— Очень рада, что вы смогли прийти, уважаемый Мерриуэзер. Надеюсь, вы попробуете угощение. На кухню прошу через ту дверь.
Скарлетт представляла всем молодого человека:
— Сын Красотки, Тэзвелл Уотлинг. Мистер Уотлинг — торговец хлопком из Нового Орлеана. Да, ветеран Конфедерации.
Пораженный скорбью, Тэзвелл Уотлинг принимал доброжелательные соболезнования от совершенно незнакомых ему людей. Хотя он вежливо благодарил, слова для него ничего не значили. Он скорбел по тому, что так легко могло осуществиться: по обретшей счастье матери, сидящей в солнечном садике во Французском квартале. Как он жалел, что не оставил ни одного из глупых, но драгоценных маминых писем!
Пока респектабельные жители Атланты поглощали изысканную поминальную трапезу, люди попроще собрались в кухне, где пили виски, закусывая жареным мясом и ветчиной. Они жаловались на всеобщую депрессию и гадали, когда же Атланта воспрянет и заживет полной жизнью. Они пили за добрую память Красотки и вспоминали ее благодеяния в дни, когда им совсем не везло.
Репортер «Атланта джорнал» писал:
«В лязгающих кандалах и железных наручниках отец убитой женщины был доставлен на поминки шерифом округа Клейтон Оливером Тэлботом. Остальные скорбящие в ужасе отшатнулись, когда бородатый патриарх, застреливший собственную дочь, приблизился к ее гробу. Каменные черты его лица и тогда не смягчились, ни звука не вырвалось из груди. Это его палец спустил курок. Дочь упала у его ног, жалобно вскрикнув. Но если Исайя Уотлинг испытал какое-то сожаление, он не показал виду.
Какие мысли тревожат его упрямый ум, что за лихорадочные чувства, должно быть, захлестывают гордую волю? На секунду он нагнулся над гробом своей дочери и что-то туда положил. Но его внук, мистер Т. Уотлинг из Нового Орлеана, заметил это движение, вынул подношение старика и вернул ему…»
— Полагаю, вы забыли, сэр.
Тэз положил Новый Завет в скованные руки деда.
— Я никогда… — Старыми слезящимися глазами Исайя вгляделся в лицо внука и, облизнув губы, договорил: — Я никогда себе не принадлежал…
Он опустил взгляд и покорно, словно собака, поплелся вслед за шерифом.
Ретт с трудом убедил пастора собора Святого Эндрю, что Красотка Уотлинг должна упокоиться на старейшем кладбище города. Тот подыскал место у стены, где ее присутствие никого не оскорбит.
Ретт похлопал по броскому надгробию англиканского епископа и сказал: