Тарасов взял за ручку подстаканника свой чай и осторожно подул на кипяток. Потом взял печеньку с блюдца. Надя такие любила, да…
– Николай Ефимович! – Ватутин бросил дольку лимона в стакан и зазвенел ложкой. – Ваша бригада идет первой. Идет тихо, осторожно, обеспечивает лагерь в котле у немцев. За вами идет гринёвская – двести четвертая. Параллельно вторая маневренная под Лычково свою задачу выполняет…
– Я уже знаю, Николай Федорович, – отхлебнул Тарасов чай. Крепкий, кстати. И тоже положил в стакан лимон.
– Я волнуюсь за связь, товарищ подполковник. Не будет связи, не будет операции. Сумеете обеспечить?
– А что мне остается делать, товарищ генерал-майор? Конечно, обеспечу!
Ватутин потер красные глаза:
– Ошибка в одну цифру и продукты с боеприпасами будут сброшены немцам. Понимаете?
– За кого вы меня держите-то? – начал вскипать Тарасов.
– За командира бригады, которая может решить исход всей зимней кампании. А значит, всей войны. Это наш первый – слышите? ПЕРВЫЙ! котел! Пятьдесят тысяч немцев там. Пятьдесят! Строем этих сволочей проведем по Москве. А самое главное – дыра тут будет. Смотри! – Ватутин вскочил и рубанул рукой по карте, отсекая весь левый фланг фрицев. – И из этой дыры мы ударим до Прибалтики. До Балтики! И вся группа армий «Север» в Сибирь поедет! Куда они так стремились! Сссуки! Ленинград освободим!
Глаза Ватутина горели яростным огнем.
– Ты, Ефимыч, только свое дело сделай! А мы уж тебя поддержим. Мы сдюжим. А ты сделаешь?
Тарасов дохлебнул чай:
– Сможем, товарищ генерал-майор!
– Коньячку?
– Нет. Спасибо. Я не пью…
– Правильно! Не пей! Связь, главное связь!
Подполковник Тарасов вышел на крыльцо и снова посмотрел в морозное небо. Звезды, звезды… Кому вы светите сегодня, звезды? Кому на погоны упадете завтра? Кому на могилы?
Тарасов открутил крышку фляги. Понюхал. Поморщился. Хлебнул водки. Опять поморщился.
– В бригаду!
– Есть, товарищ подполковник!
Старший сержант Сенников – комвзвода ездовых – нещадно стегнул лошадку по спине. Лошадка мотнула мохнатой головой и потрюхала санями в расположение первой маневренной воздушно…
Лошадка знала, что ее там покормят…
* * *
– Как жрать-то охота… – грустно сказал рядовой Ефимов, безуспешно обыскав в очередной раз свой рюкзак.
– Заткнись, а? – Старшина Шамриков плюнул в снег. – Без тебя тошно.
Странно, но вот такое бывает на фронте.
Старшине было сорок два года. На фоне восемнадцатилетних мальчишек он казался стариком. А вот добился же, чтобы его зачислили в десантную бригаду. Он пришел в Монино, где проходили десантники последние свои обучения, своим ходом, прямо из госпиталя. Наплевав на патрули, на предписание, на все на свете – грея на груди письмо, переданное ему в госпиталь из рук в руки, а потому безцензурное: