Светочка с пару минут прислушивалась к горестным стенаниям за дверью, потом посмотрела на раскрытый детектив в пятне желтоватого света на столе.
– Ну, это не мне одной решать. Пойду посоветуюсь, – неуверенно сказала медсестра.
Вернулась она, неся конверт, из которого торчали судорожно сжатые кулачки и крохотная головка с темным пушком вместо волос.
– Идите к себе в палату, Валентина Михайловна, – шепотом произнесла Светочка. – Я за вами.
В палате Тина уселась на кровать, а медсестра положила ей на руки младенца, уставшего от крика, но продолжающего громко и огорченно всхлипывать.
– Бедненький ты мой, – прошептала Тина, разглядывая красненькое от натуги личико.
– Бедненькая, – поправила ее Светочка.
– Что?
– Это девочка, – сказала медсестра и вышла, тихо закрыв за собой дверь.
Тина, оставшись наедине с отказницей, стала покачивать ее, тихонько напевая колыбельную, которую помнила еще со времен своего детства. Малышка какое-то время повсхлипывала, затем словно прислушалась к своим ощущениям или к чему-то еще, судорожно перевела дыхание в последний раз и затихла.
– Вот и славно, – прошептала Тина. – Спи, моя маленькая.
Постепенно черты лица малышки разгладились, кожа посветлела, дыхание выровнялось. Поелозив немного внутри конверта, она умиротворенно вздохнула, сонно посмотрела на Тину и, закрыв глазки, уютно засопела.
Носик у крохи оказался курносенький, волосики потемнее, чем у Вероники, а голубоватые глазки совсем такие же. И тем не менее Тина ни за что не спутала бы обеих девочек. Это только для посторонних все младенцы на одно лицо. А мать найдет своего и среди тысячи, даже если видела его всего мгновение…
Наверное, уже наступило утро и пришло время кормить Вероничку. Тина поняла это по характерному покряхтыванию. Она, не открывая глаз, поудобнее устроилась на боку, чуть откинула одеяло и приложила дочь к груди, прижав ее к себе рукой. Малышка цопнула сосок, как рыбка – наживку. Тина довольно улыбнулась – и опять услышала знакомое покряхтывание. Как же такое может быть?
Но не успела она в недоумении распахнуть глаза, как раздался изумленный возглас:
– Ой, Валентина Михайловна, что же вы делаете?
Тина вздрогнула и уставилась на младенца у своей груди. Та, которую она про себя звала отказницей, усердно сосала молоко, а собственная дочь Вероничка недовольно вертелась в кроватке в двух шагах от нее.
– Отдайте девочку мне, слышите, – требовательно произнесла Светочка. – Я должна вернуть ее на место, пока не пришла другая смена.
– Вот покормлю, тогда и отдам, – прошипела в ответ Тина, уже понимая, что совершилось непоправимое: никому она не отдаст эту кроху.