— Нельзя, — подтвердил Радько. — Этак все планирование подготовки младших специалистов под угрозу можно поставить. Будет сплошная анархия.
— Но и так планировать тоже нельзя: из тракториста делать кока, а из повара — гидроакустика.
— Ну большое дело никогда не обходится без издержек, — не сдавался Радько.
— Что-то больно много этих издержек. Но даже если случайно произошла ошибка, почему бы ее не исправить?
— На этой стадии уже поздно.
— А в порядке исключения? — допытывался Логинов, в тайне души надеясь, что Радько сломится и посодействует насчет кока.
— Тоже нельзя, — стоял на своем Радько. — Создай прецедент — другие начнут кивать: почему, мол, им можно, а нам нельзя.
Вестовой Сережа Круглов внес в кают-компанию бачок с супом. Кисти рук у матроса были крупные, работящие и до черноты грязные. Логинов кивнул на вестового головой.
— Вот еще один экземпляр. Тоже бывший тракторист. Я вам, Круглов, сколько раз говорил, чтобы вы в кают-компанию не смели заявляться с такими ручищами? А?
Сережа потупясь молчал.
— Доктор, Круглов ведь ваш подчиненный?
— Так точно, мой, — тяжело вздохнул старший лейтенант медицинской службы Белоус. — Надоело говорить, товарищ командир. — Он скользнул по лицу вестового безразличным взглядом и лениво спросил: — Ну чего ждете? Идите мойтесь. Да поскорей — суп стынет. — Когда Круглов вышел, он все так же безразлично пояснил: — Я об него уже язык обтрепал. Каждый день об этом долблю, а он мне в ответ свой резон приводит: это не грязь, а солярка и масло. Они чистые. Он там же, где и Иван, пасется, у мотористов. Они ему с Иваном самую грязную работу оставляют, а эти рады стараться.
Круглов вернулся, и доктор скомандовал ему:
— А ну покажите. — Сережа растопырил пальцы, поднял ладони вверх и покрутил ими. Не сказать, чтобы руки его стали чище, они просто покраснели.
По традиции первая тарелка наливается командиру. Сережа в знак уважения налил ее до краев, бережно пронес до стола и поставил перед Логиновым.
То, что стряпал Козлов, ни в одной из поваренных книг названия не имело. Егоров его вдохновенную стряпню окрестил точно и кратко: хлебово. Но «хлебово» приходилось есть: в море, как известно, ни ресторанов, ни кафе нет. Моряки свирепо ругались, но ели. Все, кроме Радько. У него язва желудка, и поэтому он с первого же дня напрочь отказался от Иванова харча и питался только сгущенным молоком, плавленым сыром и консервированными компотами.
Егоров отхлебнул ложку-другую и пробурчал:
— У кого-то из писателей, не помню у кого, метко сказано: даже хорошо прокипяченные помои все равно остаются помоями.