– Это не политический деятель с широким кругозором, хотя я не думаю, что можно сказать, будто он глуп.
Сталин поинтересовался, где югославский король Петр II встретил свою жену. Когда я сказал ему, что он взял в жены греческую принцессу, он шаловливо сказал:
– А что, Вячеслав Михайлович, если бы ты или я женились на какой-нибудь иностранной принцессе? Может быть, из этого и вышел бы какой-нибудь толк.
Молотов засмеялся, но сдержанно и бесшумно.
В конце я преподнес Сталину наши подарки. Сейчас они казались особенно примитивными и жалкими. Но Сталин ничем не показал пренебрежения. Увидев крестьянские сандалии, он воскликнул: «Лапти!» – таково их русское название.
Что касается винтовки, то он открыл и закрыл затвор, взвесил ее в руке и заметил: «Наши будут полегче».
Встреча продолжалась около часа.
Уже наступили сумерки, когда мы покидали Кремль. Офицер, который сопровождал нас, явно уловил наше восхищение. Он довольно поглядывал на нас и каждым словечком старался втереться в доверие. В это время года в Москве бывает северное сияние[1], все приняло фиолетовые краски и мерцание – нереальный мир, более красивый, чем тот, в котором мы жили.
По крайней мере, так я чувствовал в глубине души.
Но у меня состоялась еще одна, даже более значительная и интересная встреча со Сталиным. Я точно помню, когда это произошло: накануне высадки союзников в Нормандии.
И на этот раз никто и ничего не сказал мне заранее. Меня просто проинформировали, что надо поехать в Кремль. Около девяти вечера меня усадили в машину и повезли туда. Даже в миссии никто не знал, куда я еду.
Меня провели в здание, в котором нас принимал Сталин, но только в другие комнаты.
Оттуда собирался уходить Молотов. Надевая пальто и шляпу, он сообщил мне, что мы будем ужинать у Сталина.
Молотов – не слишком разговорчивый человек. Пока он бывал со Сталиным, а также с теми, кто разделял его мысли, был в хорошем настроении, контакты с ним проходили легко и непосредственно. В других случаях Молотов оставался бесстрастным, даже в частной беседе. Тем не менее, когда мы ехали в машине, он спросил меня, на каких языках я говорю, помимо русского. Я сказал, что знаю французский. А потом разговор зашел о силе и организации Коммунистической партии Югославии. Я подчеркнул, что война застала югославскую партию на нелегальном положении и относительно малочисленной – примерно десять тысяч членов, – но прекрасно организованной. Добавил: «Как партия большевиков во время Первой мировой войны».
– Вы не правы! – возразил Молотов. – Первая мировая война застала нашу партию в очень слабом состоянии, организационно разъединенной, разрозненной, с небольшим числом членов. Помню, – продолжал он, – как в начале войны я нелегально приехал по партийным делам из Петрограда в Москву. Мне было негде ночевать, и я рискнул остановиться у сестры Ленина!