Наши встречи с ленинградскими официальными лицами добавили к восхищению человеческую теплоту. Все до одного они были простыми, образованными, напряженно работающими людьми, которые взвалили на свои плечи и продолжали нести в сердцах трагическое величие города. Но они вели одинокий образ жизни и были рады встретить людей из другого климата и культуры. Мы легко и быстро установили с ними хорошие отношения – как люди, которые испытали подобную же судьбу. Хотя нам никогда и в голову не приходило жаловаться на советских руководителей, мы тем не менее обратили внимание на то, что эти люди подходили к жизни граждан и своего города – наиболее важного культурного и промышленного центра на огромной территории России – проще и человечнее, чем это было в Москве.
Мне казалось, что я смогу очень быстро найти общий политический язык с этими людьми, просто используя язык человеческий. Но на самом деле я не удивился, когда два года спустя узнал, что этим людям тоже не удалось избежать тоталитарной мясорубки только потому, что они осмеливались быть людьми.
Во время этого теплого, хотя и печального ленинградского эпизода было и неприятное пятно – наш сопровождающий Лесаков. Даже в то время в Советском Союзе встречались официальные лица, которые вышли из нижних слоев трудящихся масс. О Лесакове в силу его недостаточной грамотности и невежества можно было сказать, что недавно он был рабочим. Эти недостатки не были бы пороками, если бы он не пытался скрыть их и выступать с претензиями, выходящими за пределы его способностей. Фактически он продвинулся не благодаря своим собственным усилиям и способностям, а был вытащен наверх и усажен в аппарат Центрального комитета, в котором отвечал за проблемы Югославии. Он был помесью агента разведки с официальным партийным лицом. Наделенный ролью партийного человека и «партийностью», он грубым образом собирал информацию о Югославии и ее руководителях.
Худощавый, с морщинистым лицом, мелкими желтыми зубами, в криво болтающемся галстуке и рубашке, которая вылезала у него из штанов, всегда опасающийся того, что он может выглядеть «некультурным», Лесаков был бы приятен как простой рабочий человек, если бы не был наделен такой большой ответственностью и, исходя из этого, не провоцировал нас – главным образом, меня – на неприятные дискуссии. Он похвалялся тем, как «товарищ Жданов вычистил всех евреев из аппарата Центрального комитета!» – и вместе с тем превозносил венгерское политбюро, которое в то время почти целиком состояло из еврейских эмигрантов, что, должно быть, и подсказало мне мысль о том, что, несмотря на свой скрытый антисемитизм, Советское правительство считало удобным иметь в Венгрии на верхушке евреев, у которых не было корней и которые таким образом были более зависимы от его воли.