Все изменилось в 1968 году. Забравшись на Эйфелеву башню, импозантный пожилой умник плевал оттуда на головы восставших парижан, отлично зная, что вот-вот в город войдут немецкие танки. Презирал ли он себя? Возможно. Но дело не в этом.
В Париже он вдруг совершенно внезапно ощутил забытый запах цветущих лип. Запах, который чувствовал в далекой молодости, в родных краях, выходя ранним утром из перелеска, когда поле кажется парчовым полотном, закрывающим небо и невероятно, до дрожи в ногах, красиво.
Он снова вспомнил Сашеньку и понял, нет, скорее почувствовал, что жизнь не закончена, она лишь начинается, и он не знает, что будет дальше. На следующий день Макс встретил Зою.
Она завербовала его моментально, как мальчишку. Несколько волнующих движений, несколько ключевых фраз. Почему он поверил ей? Поверил в этот фантастический бред про «окончательную реальность». – Ты сможешь прожить вторую жизнь, и прожить ее так, как захочешь, вооруженный опытом прошлой жизни!
Как он мог в это поверить? И ведь поверил сразу, бесповоротно. Поверил и последние 25 лет работал на них, молился на них, как на пророков, как на единственную надежду! А они! Они кинули его, сделали болваном в польском преферансе. Собаки! Макс отшвырнул костыль. Сейчас он услышит звон разбитого стекла. Высунув языки, сбегутся холуи. Нет, он должен оставаться спокойным. Вера никуда не ушла, он проживет свою вторую жизнь, просто им придется изменить сценарий!
Майкл Фрейн
Лондон. На следующий день после покушения
Маленький мальчик на вишню залез,
Сторож лениво поднял обрез…
Выстрел раздался, мальчик упал,
«Сорок второй», – старик посчитал.
Фрейн сплюнул. Черт возьми, невозможно работать. Дурацкий детский стишок засел в голове и не дает анализировать факты. Факты, которые, он уверен, имеют самое прямое, опаснейшее отношение к операции.
Итак, Адам Зон получил катализатор. Сейчас уже он должен был бы читать отцовскую рукопись, погружаясь шаг за шагом в гримпенскую трясину неизбежного. И что же? Вместо этого перципиент сидит у постели раненого брата и не прочитал даже эпиграф. Но это было бы полбеды.
Фрейн вскочил из-за стола и взволнованно прошелся по кабинету.
Беда в том, что, возможно, дело куда серьезней. А что, если стреляли в Адама?! Как драматург-любитель, Фрейн сразу ухватил эту сюжетную линию: близнецов вполне можно перепутать. Поначалу он отмахнулся от этой версии, но теперь, после ланча, Фрейн испугался. Неужели его литературная фантазия может оказаться правдой?! Неужели стреляли не в Абрама Зона – крупного предпринимателя, у которого сотни врагов, а в Адама – беззащитного художника, про роль которого в истории знает только Фрейн и еще несколько самых информированных людей на планете.