Макс принимал Шуру в овальном зале. Отделанный дубовыми панелями, он и вправду напоминал старое Управление имперской безопасности. Сходство усиливали помощники, одетые в черные костюмы, подозрительно напоминающие эсэсовскую форму. Ноги на ширине плеч, руки за спиной.
«Брр, – внутренне передернулся Боббер, – эстетика, конечно, та еще».
Уважительно склонив голову, он приблизился к старику.
– Мне нужна ваша помощь, группенфюрер.
– Разве я мало помог тебе в этой жизни, Шура?
– Бывают моменты, группенфюрер, когда о содействии приходится просить вновь и вновь.
– Чего ты хочешь, милок?
– Мне необходимо продавить Герхардта. Он затягивает удавку на моей шее.
– Герхардта?! Ты обратился не по адресу, я старый человек и не занимаюсь политикой.
– Могу предложить в обмен то, что вас по-настоящему заинтересует, группенфюрер.
– Меня, увы, не интересует ничего…
– А «окончательная реальность»?
На следующий день Боббер вылетел в Стар-Город. Он был поражен реакцией Макса. Да, Шура, конечно, надеялся на определенный интерес, но чтоб такой… Макс будто помолодел лет на сорок прямо на его глазах. Энергично прыгая на костылях, обещал любую поддержку «Херопласту», если только Боббер достанет тубус с биографией и адресом некой Сашеньки из «окончательной реальности».
В три часа пополудни, слегка шаркающей кавалерийской походкой Боббер вошел в кабинет молодого директора Кунсткамеры.
– Где печатная машинка? – прозвучал властный вопрос.
Директор потянулся к трубке телефона. Легкий свист и короткая готская шашка одного из подручных отсекла трубку от аппарата.
– Что вы себе позволяете?! – директор, прямо скажем, охуел.
– Машинку давай, – повторил Боббер. Спрятав добычу в багажник арендованного «Роллс-ройса», готы поехали на квартиру к Фадееву. Прозаик доживал век в ко оперативном доме на Васильевском острове. Отключив аппарат искусственного жизнеобеспечения, он с трудом взобрался в электроколяску и подъехал к входной двери, чтобы впустить гостей. Реторта бурлила на кухонном столе, оставалось лишь зарядить рулон бумаги.
– Вы что же, получается, нас ждали? – спросил Боббер, с сочувствием глядя на инвалида.
– Со вчерашнего дня. Я, знаете ли, очень чувствителен.
– Поразительно! Ну что же, приступим. Нас интересует Сашенька…
Макс плакал, кусая руки от тоски и ненависти. Никакой Сашеньки в «окончательной реальности» не было! Был знаменитый фильм с эпизодической ролью и несколько упоминаний в романах, выходящих, правда, большими тиражами. Всё! Но главное – не было и его самого! В списках живых он после 1941 года не значился. Лишь груда мифов и похабных анекдотов. «А вот это фиаско, – думал Макс, – это провал». Слезы катились по щекам. Но вскоре мужество все же вернулось к нему.