В фуршетном зале он остановился. Длинные столы для гостей были накрыты лучшими поварами герр Круасано ffa, само собой, в русском стиле. Проголодавшиеся посетители бойко уплетали румяные пирожки, запивая водкой или бургундским.
Неподалеку группа журналистов громко обсуждала экспозицию.
– Вы это видели?! – восклицал один из молодых редакторов, голубоглазый блондин с редкой в наше время арийской внешностью. – Какая живопись! Какое искреннее своевременное высказывание! Я уверен – это главная работа выставки.
– Вы говорите о «Сионских мудрецах»? – юная корреспондентка с лицом ангела восхищенно заглядывала в глаза арийцу.
– Да, да! Именно! «Сионские мудрецы пишут свои протоколы». Потрясающе! Сколько столь свойственной нам, немцам, экспрессии и философской рефлексии.
– Говорят, холст подписан псевдонимом.
– Невероятно! Неужели гений решил остаться инкогнито… Как это концептуально. Вы не находите?..
– Несомненно. Но я слышал, будто сам фон Шлоссер приложил руку…
– Что же, меня это не удивляет – тонкий человек, большая умница …
– А вот и он, господа.
Журналисты галантно, уважительно, и в то же время слегка по-свойски, как добрые сослуживцы, поздоровались с фон Шлоссером. Он протянул руку каждому: «Здравствуйте, коллега», «Приятно, коллега…»
Фон Шлоссер не кривил душой, ему были приятны любовь и уважение этих, безусловно, прогрессивных и свободолюбивых экспертов, лидеров общественного и не только общественного мнения, людей, на которых можно будет опереться в трудную минуту.
Майкл Фрейн приехал на открытие по посольской линии. Накануне решающей фазы операции захотелось взглянуть на гниющий, уже воняющий режим, который он так ненавидел.
Ненависть – не лучшее чувство для политика, но Майкл ничего не мог с собой поделать. По долгу службы он знал, к чему приведет постнацистская квазидемократия. Сколько раз он чувствовал вкус крови на губах. Потратив жизнь на подготовку операции по стиранию из реальности фашистской Германии и ее наследников, он не мог по-другому относиться к этой самодовольной, агрессивной толпе.
Потягивая изысканное вино из огромного бокала, Фрейн наблюдал за происходящим. Вот из боковой двери появился фон Шлоссер; журналисты, стоящие у длинного стола, как бы нехотя повернулись в сторону вошедшего, а потом, не прерывая беседы, потянулись все ближе, норовя занять место рядом с патроном. Вот молчаливые официанты с солдатской выправкой прибрали со стола русскую икру и понесли пиво с горячими сосисками.
«Сейчас побегут, расталкивая друг друга, чтобы вырвать колбаску пожирнее, – с отвращением подумал Фрейн, – станут жевать, перебрасывая мясо языком, стараясь не обжечь нёбо». Чтобы не блевануть, Фрейн отвел глаза и увидел русских, которые скромно стояли поодаль от толпы германских коллег. Тошнота ушла, и теплые чувства охватили Фрейна. Было приятно видеть, что кто-то не хватает сосиски, не глотает жадно пиво, капая пеной на спины товарищей, не тянет руки, чтобы, не допив первую кружку, запастись следующей… «Достоинство прежде всего», – думал Фрейн, и гаденький, гложущий уже много лет вопрос: «А будет ли новый мир лучше того, который вот-вот предстоит разрушить?» – отступал. Глядя на скромных русских ребят, которым его математики уготовили победу, Фрейн с надеждой думал: «Они молодцы, они смогут …»