– Ой, – вскрикнула от неожиданности Ксения (это правда, она тоже забылась, и все, о чем говорили они с Генкой, вылетело из головы) и отпрянула от коммивояжера. А Лев Михайлович, еще не вполне понимая, что произошло, уставился потемневшими от страсти глазами на вошедшего Генку.
– Чт-то… вам здесь нужно? – кое-как совладал с собой он.
– Что?! – подпрыгнул на месте Геннадий. – Он еще спрашивает, что мне здесь нужно?!
Его возмущению не было границ. Кажется, он негодовал взаправду.
– Да, сударь, я вас спрашиваю, что вам здесь нужно?! – повторил уже полностью пришедший в себя Лев Михайлович. Его естество, потеряв всякий интерес к происходящему, мгновенно впало в дрему, и пелена вожделения улетучилась. Жаржевский снова стал зрячим. Теперь перед Генкой стоял уже не сгорающий от страсти к девице любовник, а разгневанный мужчина, в нумер которого ворвался, несмотря на ночное время, незваный гостиничный служка. Причем ворвался в буквальном смысле слова, без стука и не спрашивая разрешения, что делать, согласно гостиничному уставу, категорически запрещалось… – По-о-отруди-и-итесь-ка ответить!
– А вы, господин хороший, потрудитесь ответить, что это вы проделывали здесь, в своем нумере, с моей несовершеннолетней сестрой! – взорвался Генка и приблизился к коммивояжеру явно не для того, чтобы с ним расцеловаться или предложить сыграть в подкидного.
Последняя реплика «брата» озадачила Льва Михайловича. Он скользнул взглядом по девушке, сжавшейся в робкий комочек, и решил, что, пожалуй, придется откупаться. Ведь ежели «брат» разнесет о случае в гостинице, как говорится, по городам и весям, то это может крепко подпортить его репутацию.
– Я не знал, что это ваша сестра, – уже примирительно произнес он. – Но готов загладить возникшую неловкость… красненькой.
– Что? – вскинулся Генка. – Червонец за такое семейное оскорбление?! Может, мне сейчас сбегать в участок к квартальному надзирателю, чтобы он пришел и разобрался, что к чему?
Дело принимало скверный оборот. Обращение гостиничного служки к квартальному надзирателю, явно здесь прикормленному, грозило, по меньшей мере, отступными в пятьдесят рублей. И это в лучшем случае…
– Хорошо, хорошо, – заставил себя улыбнуться Жаржевский. – Зачем же сразу бежать к квартальному? Мы с вами вполне можем сами разобраться… Полюбовно.
– Полюбовно – это как? – продолжал наседать Генка.
– Это тридцать рублей, – быстро ответил коммивояжер. И, невольно вздохнув, добавил: – Еще вот. Вашей сестре.
С этими словами Лев Михайлович выбрал из горки высыпанных на постель дорогих безделушек колечко с рубином и протянул его Ксюше.