На Игоря она совсем не сердилась. Он, наверное, так яростно обижал Дашу, потому что сам ужасно на нее обиделся, думал, может, Даша будет с ним дружить, любить его. Если он так сильно обиделся, значит, она ему очень нравилась. Кроме того, честно размышляла логичная Даша, она сама виновата, нечего было его подманивать, а потом прогонять…
Но что же остальные влюбленные в Дашу мальчишки, Ирки-подружки, почему никто из них не сказал: «Дашка Коробова не жидовка!»? А кстати, что хуже, если бы Которский обозвал ее матом или вот так?..
Наплакавшись до полного изнеможения и решив, что идти сегодня на уроки выше ее сил, Даша отправилась домой. Дома она с трудом доползла до кровати, провалившись в сон чуть ли не у порога. Вечером пришла с работы Соня, потрогала Дашин лоб, и мгновенно закрутилась совсем другая жизнь. Вчерашняя Дашина вертлявая прогулка на холодном ветру не прошла ей даром. Последствием ее была нетривиальная болезнь с таинственным названием «парез». У Даши полностью отнялась левая половина лица, моргал только правый глаз, поднималась правая бровь, улыбалась правая половина рта.
Даша слышала, как Папа злобно прошипел Соне:
– Если у ребенка что-нибудь останется, я тебя убью!
Бедная Соня была в такой панике, что не нашла в себе сил даже огрызнуться и выдать хоть что-нибудь из привычного набора аргументов, что она вообще-то тоже работает, и дом, и продукты, и Даша на ней и вообще при чем тут она, разве она дула на Дашу холодным злобным ветром?
Она бросилась звонить в свою старую коммуналку на Владимирском, где жила девочкой, и, опросив соседей, разыскала телефон давно уже получившего квартиру соседа-врача из Куйбышевской больницы, набрала его номер и, волнуясь, спросила:
– Игорь Михайлович, простите, вы помните Соню?
– Сонечка? Девочка с книжкой? – отозвался Игорь Михайлович, ставший за эти годы профессором неврологического отделения. – Разве можно забыть соседей по коммуналке, да еще таких начитанных!
Дашу положили во взрослое отделение к бывшему Сониному соседу, называвшему маму Сонечкой, самому главному профессору по этой необычной болезни. В палате лежали, как на подбор, одни старухи, стонали, просили пить. Однажды одна из них ночью попросила судно. Даша сделала вид, что спит, не слышит, но неприятную старуху было все-таки жалко. Промелькнула мысль: «Как же люди совершают подвиги? Это будет мой подвиг». Она встала, зажмурившись от отвращения, подала старухе судно и отнесла его в туалет, где ее вытошнило. Совершив подвиг, бросилась на кровать и скорей уткнулась в медведя. Большой противоестественно-розовый медведь дома всегда сидел у Даши на кровати. Папа его сюда Даше принес, чтобы в больнице ей не было так одиноко.