Каждое утро Дашу в застиранном фланелевом халатике в бывший зеленый цветочек торжественно укладывали на каталку и везли на укол, будто она сама не могла дойти до процедурного кабинета. Однажды в процедурном были студенты, стояли, смотрели, что с Дашей делают. Процедура выглядела устрашающе: огромный шприц, похожий на тот, которым кололи Моргунова в «Кавказской пленнице», втыкали Даше в шею и десять минут вводили лекарство. Тоненькая шейка с торчащим из нее гигантским шприцем вызвала у студентов острую жалость. Кто-то из ребят погладил Дашу по ногам в шерстяных носках, сиротливо торчащим из-под простыни, кто-то сунул в свисающую с каталки руку липкую конфету из кармана, а симпатичная рыженькая девушка, стоявшая совсем близко к Даше, приговаривала:
– Потерпи, маленькая, уже совсем чуть-чуть осталось. – Она начала шептать это Даше еще до того, как медсестра поднесла шприц к Дашиной шее.
– Какая мужественная девочка! – тихо сказал кто-то.
Гордая таким уважительным вниманием, Даша только меланхолически улыбалась одной половиной рта и не собиралась признаваться, что ей ни капельки не больно, ведь она совершенно ничего не чувствует.
– Это хорошо, что вы такие жалостливые, – загремел Игорь Михайлович. – А кто из вас помнит, что при парезах чувствительность исчезает полностью? Пациентка не чувствует боли!
Прошел месяц, и чувствительность восстановилась, теперь Дашу можно было ущипнуть за щеку, и, как здоровому человеку, ей было больно. Она снова моргала, улыбалась и морщилась – как все!
Даша вернулась домой. Если внимательно присмотреться, можно было заметить некоторую кривизну улыбки и асимметрично поднимающиеся в удивлении брови. Врачи уверяли Соню, что все пройдет и функции восстановятся без последствий, так что у Сони оставался шанс, что Папа ее не убьет.
Родителям Даша не рассказала, что в школе ее обозвали жидовкой. Не хотела, чтобы они ее жалели, а главное, ни за что на свете по своей воле не желала послужить причиной совершенно невыносимого для Даши выражения беспомощной обиды в Папиных глазах и Сониного ужаса, если они узнают, как обидели их ребенка.
Даша шла в школу с загадочно-кривой улыбкой, чуть разными бровями и тяжелым сердцем. Она надеялась, что за время лечения ее окривевшего лица все соскучились по ней и забыли, что она жидовка. Наверное, первобытная ярость отвергнутого мужчины уже отпустила Игоря, и, может быть, мальчики, влюбленные в Дашу, не забыли ее. Возможно, ей повезет и обе Ирки начнут с ней дружить сразу и безо всяких унизительных мелких условий…