— А затем, всему, что говорят, верить нельзя.
— Да? Так, может, тот купчина как раз и соврал.
— Может, и так.
Возничие замолчали, зато рядом послышался хорошо знакомый голос Арисата:
— Как он?
— Да никак, лежит и лежит, даже мух не отгоняет. Бубнит иногда в бреду что-то, но не понять ничего — язык не наш.
— Плохо… На привале Трею к нему надо, пусть посмотрит.
— Утром смотрела — ничего нового не сказала. Раны его затянулись, кашля и хрипов нет, а огнем горит. Только судороги прекратились, а то корежило вчера страшно, уж думали, что спина вот-вот лопнет.
— Потрогай его лоб.
— Ага! Если я его рукой коснусь, попугай мне перст отхватит, а то и два — клюв у него больно страшный! Он только Трею подпускает и Йену, да и то шипит на них иной раз, будто змей ползучий! Тука тоже терпит и даже «здрасьте» ему говорит, а вот когда Цезер к стражу нагнулся, птица ему в глаз так ловко плюнула, что он потом целое утро богохульствовал! Сам и потрогай!
Зеленый молодец — службу несет. Если выберусь из этой передряги, лучшим вином угощу. Немножечко…
— Чего испугался — спит его попугай… вон валяется пьяный в дымину… лапами кверху. Ладно, пусть им Трея занимается. А вы на привале соломы свежей постелите, эта уже слежалась.
Дождавшись, когда воин отъедет, пессимист-возничий буркнул:
— Перебьется, он пока что на солому не жаловался.
Вот гад, надо будет его запомнить!
— Как сэр страж? — Опять знакомый голос, на этот раз Тук пожаловал.
— А никак — лежит колодой.
— Раз живой, то встанет. Он парень крепкий и боевой.
— Ага, боевой! В жаркий день от горячки слег почти намертво! Дети малые его боевитее!
— Флом, болтаешь ты больно много, и только нехорошее. Что-то я тебя рядом с нами не заметил, когда сэр страж бурдюка в зад приголубил.
— Ну и что? Я на левой стене был, из лука стрелял. Зачем лучнику с огневым копьем бегать?
— Раз не бегал, значит, закрой свой рот на крепкий засов, а то напраслиной хорошего человека обижаешь.
— Да он все равно не слышит и не видит ничего.
— Вот как? Так что получается: все делать, значит, можно, если не видят? Ну ладно, учту. Как уйдешь ночью в дозор, жену твою тогда проведаю, сам, получается, разрешил.
— Это когда я такое разрешал?!
— Ты сказал, что если не видят и не слышат, то можно. Вот и схожу: не первый раз — дорогу помню.
— Ах ты! Да я тебе спину топором подравняю!
— Язык себе подравняй, а то отрастил до колена! Лучше другое отращивай, чтобы жена твоя за мной не бегала с просьбами срамными!
— Тьфу на тебя!
— Плеваться?! Н-на-а-а-а! — послышался приглушенный звук удара.
— Старшину сюда! Горбун Флома лупит! Опять! — заорал второй возничий.